Еще накануне свадьбы дочери Татьяна Львовна писала брату Сергею, с облегчением подводя черту под прожитыми годами в Париже: «Наша трудовая жизнь была очень хороша. Мы видели много доброты и помощи и сами помогали чем могли. Никогда не завидовали никому и не мечтали о богатстве»
[1470]. И вот нужда разом сменилась богатством, неуверенность в завтрашнем дне – размеренным укладом жизни. Со своим благополучным периодом жизни Татьяна Львовна соотнесла французскую пословицу «Lex peuples hereureux n’ont pas d’histoire»
[1471].
Представление о счастье было связано для нее с дочерью. Еще в конце 1932 года тяжело заболевшая Татьяна Львовна задумалась о скорой смерти:
Татьяна Михайловна Сухотина
«Труд мой кончился. Началась болезнь. Ну что ж? Я не жалуюсь.
Я прожила невероятно незаслуженно счастливую и интересную жизнь. И удачливую. И так продолжается.
Самое мое большое счастье теперь – это Таня. И пусть она знает, если эти строки попадутся ей в руки, что я это счастье ценила и ценю каждую минуту своей жизни. Я никогда не умею ей это оказать. Не умею показать ей своей огромной любви и благодарности за всю ту незаслуженную любовь, заботу, которую она мне показывает»
[1472].
Тогда болезнь миновала, и Татьяна Львовна выздоровела.
Несколько лет, с 1934-го по 1937-й, в холодное время года Татьяна Львовна жила в Риме на одном из его семи холмов – Авентине. Дом (via Aventina, 15), в котором она снимала скромную квартиру, стоял высоко. Она писала брату Сергею об уникальных особенностях его расположения: «…изо всех окон дивный вид: с одной стороны видны термы Каракаллы, via Appia, Сastelli Romani, Monte Cavo, Rocca di Papa… а с другой стороны – весь Рим, собор Петра и др.»
[1473]. Дом дочери Тани был неподалеку, с его крыши можно было слушать музыку: под открытым небом на развалинах цирка Максимус (Circus Maximus) давали симфонические концерты, а на развалинах терм Каракаллы шли оперы. На эти концерты собирались несколько тысяч людей. «Здесь прямо оргия музыки»
[1474], – с удивлением говорила Татьяна Львовна.
«Лето, – писал Сергей Михайлович Толстой про тетку и семью Альбертини, – они проводили в Пьемон-а-Парелла в имении деда Леонардо по материнской линии, писателя Джакоза
[1475], или в Альпах в Грессоне, городе, расположенном у подножия Монт-Роз»
[1476]. А также в Торре-ин-Пьетра под Римом, а иногда у родственников Леонардо Альбертини на Капри.
В письмах Татьяны Львовны разных лет итальянской жизни к брату Сергею есть несколько бытовых и пейзажных зарисовок. «Живу в своей квартире – в пьемонтской деревушке у здешних крестьян. Но их дома мало похожи на наши: у меня каменный пол, штукатуреная стена, электрический свет, звонок для девушки, камин, и Leonardo мне поставил ванну с колонкой, которая топится дровами»
[1477]. Около дома Татьяна Львовна завела небольшой огород. Или из другого письма: «Страна здесь дивная: перед моими окнами расстилается Долина Аосты с ее замками, холмами, покрытыми лесами, речкой, бесконечными виноградниками и фруктовыми садами». Она любила собирать орехи и грибы. «Скоро пойдут грибы, – писала Татьяна Львовна, – тогда я совсем погибну. Ничего из того, что я собираю, я сама есть не могу, но вот „охота пуще неволи“»
[1478]. Она жила отдельно от дочери и внуков, но не проходило дня, чтобы они не виделись. В связи с Торре-ин-Пьетра писала: «В имении (Альбертини. – Н. М.) громадный средневековый замок, весь расписанный фресками. Это за 26 километров от Рима»
[1479]. Замок (Castello di Torre in Pietra) был собственностью отца Леонардо, сенатора Луиджи Альбертини, с 1926 года
[1480].
Фрагмент фресковой живописи в Кастелло ди Торре-ин-Пьетра
Татьяна Львовна с интересом наблюдала за деревенскими жителями: «Никогда не слышно ругани, никогда не видно пьяных. Все всегда приветливы, любезны, одолжительны. Я очень полюбила эту страну и этот народ»
[1481]. Спустя годы повторилась: «Я их чем больше знаю, тем больше люблю: добрый, терпеливый, красивый, чистый и необычайно любезный народ, особенно тот, что называется „простой народ“»
[1482].
