В 1934 году в семье Альбертини родилась дочь Анна, прожившая всего два года, в 1937-м – Марта, а в 1948-м – Кристина. Татьяна Львовна большое внимание уделяла своим внукам. Еще в январе 1933 года Татьяна-младшая писала Булгакову об особых чувствах своей матери к внуку Луиджи: «Мама совсем от него без ума, и они так трогательны вместе!»
[1483] Позднее она же вспоминала: «Мои дети очень любили свою „бабу“ – так они ее звали. Прежде всего, в ней поражало сочетание принципов, которые могли казаться непреклонными, пуританскими и излишне строгими, с внутренней исключительной открытостью души, с интересом к молодежи, желанием понять и разделить ее интересы. Действительно, она умела быть с молодыми на одном уровне, казалось, их присутствие ее пленяет. Она давали им высказаться, не осуждала. Но ее взгляд был красноречив. Она всех очаровывала живостью своего ума и веселостью. Я думала, что ее жизнерадостность была серьезной. Однако порою неудержимый смех овладевал ею, моими кузинами и мной. Смех моей матери был настолько заразительным, что, даже не понимая, чему она смеется, мы все же смеялись»
[1484].
Замок Кастелло ди Торре-ин-Пьетра
Многочисленные родственники Сухотиной-Толстой, разбросанные по Европе, испытывали материальную нужду. Из Чехословакии, как и в предыдущие годы, приходили письма от племянницы Марии с просьбой о помощи, и в 1937 году Татьяна Львовна попросила Булгакова разобраться, в чем дело, а о своем положении написала: «Я сейчас без гроша, с долгами и помочь ей не могу, но со временем у меня будет эта возможность. Но у меня пропасть народа, более нуждающегося, хотя бы Вера Кузминская, кот〈орая〉 питается исключительно тем, что она подбирает после базаров, и многие другие»
[1485]. Татьяна Альбертини-Сухотина вряд ли могла свободно распоряжаться капиталом своего мужа, наличие большого количества нуждающихся родственников, по-видимому, не раз ставило ее в сложное положение.
Судя по письмам Татьяны Львовны к брату Сергею, в финансовом отношении она старалась не зависеть от семьи Альбертини, получала пенсию, а также старалась материально поддержать себя, занимаясь издательскими проектами и изредка продавая свои работы как вязальщицы и художницы. 19 марта 1941 года семидесятишестилетняя Сухотина писала брату: «И я кругом в долгу. Но я скрываю это от Leonardo. Моя квартира со всем тем, что она уносит, стоит слишком дорого – 700 лир в месяц, а я получаю 2100 лир. Прирабатываю кое-что писанием и вязанием»
[1486]. В следующем послании в Москву Татьяна Львовна с долей иронии писала о себе: «Михаил Сергеевич
[1487] говаривал: прежде чем входить в депансы
[1488] и садиться в дилижансы, сосчитай свои финансы. Это то, чего я не умею делать»
[1489].
У Татьяны Львовны были постоянные посетители, в гости к ней несколько раз приезжал Лев Львович. Временами он испытывал крайние материальные затруднения, и Татьяна Львовна старалась помочь брату. В январе 1938 года она охарактеризовала гостившего у нее «несчастного» брата Льва как «одинокого, старого, никем не любимого, морально неуклюжего» человека
[1490]. Неустроенной была и жизнь его последнего сына – шестнадцатилетнего Ивана (Жана), попавшегося на воровстве. «Я украл, чтобы поесть…» – заявил он. Скандал был громким: внук Льва Толстого – вор! Об этом трубили и европейские, и советские газеты
[1491]. Две Татьяны собирались принять участие в расходах на его образование, но что-то не сложилось. Татьяна Львовна очень радовалась за талантливых и деятельных сыновей брата Михаила, сумевших найти свое место в жизни. Размышляя о них, она, собственно, повторила суждение своего отца по поводу сыновей – Льва, Андрея, Михаила: наследство не пойдет им на пользу. Татьяна Львовна писала: «Один англичанин высчитал, что наследство Толстого (сочинения, переводы, театры, фильмы и т. д.) принесло бы наследникам 6 миллионов фунтов. Вряд ли эти ребята, мои племянники, вышли бы такими дельными и нужными людьми, обладай они этими миллионами»
[1492].
Татьяна Львовна продолжала жить в привычной с яснополянских времен обстановке широкого круга общения. Племянник Сергей Михайлович, часто бывавший в гостях, отметил, что «в доме Альбертини собиралась интеллектуальная и аристократическая элита страны». Здесь он увидел писателя Альберто Моравиа, дирижера Артуро Тосканини, пианиста Владимира Горовица.
Однако светскому общению молодой человек предпочитал задушевные встречи с тетушкой в ее римской квартире, и он запечатлел некоторые подробности поведения Татьяны Львовны: «Очень опрятная, аккуратная, одетая просто, но элегантно, она проводила каждое утро много времени за туалетом. Она говорила: „Чем старше становишься, тем больше надо следить за собой“. Ее квартира, посвященная памяти отца, была маленьким музеем, наполненным вырезками из газет, книгами о Толстом, которые она получала со всех концов света. 〈…〉 Она была само понимание, остерегалась выдавать безапелляционные суждения или поучать из страха нарушить духовные принципы, которые она ставила превыше всего». Племяннику запомнились особенности жизненной позиции тетушки: «Она выработала себе очень мудрую философию жизни, взяв лучшее, что было в учении отца, и оставив в стороне все, что казалось ей неважным. Долгая жизнь научила ее находить счастье в настоящем, радоваться каждому дарованному дню, принимать с благодарностью радость, а горе – со смирением»
[1493].
