В Риме Татьяна Львовна «играла заметную роль в культурной жизни русской общины, посещала храм русских католиков византийско-славянского (синодального) обряда Святого Антония Аббата (египетского подвижника Антония Великого), выступала на собраниях русских эмигрантов в „Руссикуме“ 〈…〉 6 июня 1938 года Татьяна Львовна вместе с группой русских паломников была принята на аудиенции папой Пием XI»
[1506].
Татьяна Львовна продолжала исполнять главное – толстовское – дело своей жизни. В 1930-е годы «Толстой вновь, как в 1920-е годы, становится знаменем эмиграции в ее борьбе за сохранение русской культуры»
[1507]. В 1934 году дочь Толстого была избрана римским членом-корреспондентом Русского культурно-исторического музея
[1508], созданного в Чехословакии по инициативе В. Ф. Булгакова.
Мемориальная доска на доме в Риме, где жил Вяч. Иванов. Фото Н. Г. Михновец
О встречах с интеллектуалами она писала: «У меня несколько друзей замечательных толстоведов среди итальянцев. Они так знают – все произведения, всю обстановку, всю жизнь, все окружение Толстого, что, пожалуй, мне за ними не угнаться»
[1509].
Татьяна Львовна занималась эпистолярным материалом, о многом вспоминала, что-то начинала видеть иначе. В мае 1939 года она написала брату в Москву: «Вчера на ночь взяла том писем отца и прочла его письмо к тебе и твое к нему, кажется, в первый раз. Оба очень трогательны. Я иногда думаю, что он любил нас больше, чем мы это сознавали. Мы видели его жизнь такой полной, такой насыщенной его работой и его отношением к разным последователям, что нам казалось, что мы составляли для него „une quantité negligeable“
[1510]. А это было неверно. И если бы мы это сознавали при его жизни – мы иначе к нему относились бы – не старались бы „s’effacer“
[1511] (не знаю, как перевести) перед ним, были бы смелее, принимали бы большее участие в его жизни…»
[1512]
В другом послании к Сергею Львовичу читаем о ее новом и запоздалом понимании отношений в семье Толстых между старшими детьми и родителями: «Сегодня взяла письма матери к отцу посмотреть. Сколько у нее было к тебе нежности от начала до конца. А какая я была противная, ленивая, эгоистичная! Ох, сколько бы в своей жизни изменила! Что делать! Хоть под конец не нагрешить!»
[1513] Она мысленно возвращалась к перипетиям в отношениях родителей. Думая о материнской истории с Танеевым, писала брату Сергею: «Ты мог бы сказать, что вопрос, насколько это было увлечение человеком или его музыкой, – трудно решить, и на это только она могла бы ответить. Во всяком случае это заставляло страдать нашего отца»
[1514]. Про драму последних лет жизни родителей писала: «Ах, как часто я вспоминаю это тяжелое время и мысленно поправляю свое поведение в нем, но тщетно и поздно»
[1515].
С августа 1935 года началось сотрудничество Татьяны Сухотиной-Толстой с итальянским издательством Мондадори
[1516]. В то время Татьяна Львовна была намерена опубликовать дневник своей матери. До сих пор в архивах этого издательства хранятся деловые письма (1935–1949) старшей дочери Толстого на французском языке.
Ло Гатто выполнил просьбу Сухотиной. «При содействии итальянского посла мне удалось, – писал он, – доставить ящик в Рим, благодаря чему Татьяна Львовна при моем посредничестве имела возможность опубликовать „Autobiografia dall lettere“
[1517] отца, а также свой „Дневник“»
[1518]. Сам же Ло Гатто готовил примечания к толстовским письмам. И он оставил воспоминания о совместной работе со старшей дочерью писателя: «Если мои встречи с Татьяной Львовной на via di Porta Pinciana в Риме с некоторым преувеличением можно назвать встречами с Львом Николаевичем, то устные комментарии Татьяны Львовны отождествлялись с темой того или иного письма. Это было настолько интересно, что я не единожды делал записи ее комментариев»
[1519].
Татьяна Львовна Сухотина. 1940-е
Итальянский филолог отметил особенности подхода дочери к материалу: «…в моей памяти осталось твердое убеждение, что если она и расходилась с ним (с отцом. – Н. М.), то чрезвычайно редко, ведь в разговоре со мной, после того как мы сблизились благодаря совместной работе, она не обошла бы молчанием какое-либо серьезное разногласие. Правда, в выборе писем она руководствовалась стремлением представить те из них, которые носят наиболее автобиографический характер (и название книги было выбрано ею), и во многих письмах исключила некоторые слишком уж интимные подробности…»
[1520] По мнению Сухотиной-Толстой, зафиксированному славистом, «значение переписки целиком заключается в раскрытии напряженности жизни и деятельности человека, который даже на пороге смерти не переставал интересоваться всем и всеми, а не только собою и собственной совестью, как могли заключить некоторые, правда, лишь немногие – из писем»
[1521].
