Для выполнения этой ответственной римской миссии, по-видимому, не случайно был выбран именно А. А. Громыко: с 1939-го по 1943 год он работал советником полномочного представительства СССР в США, в начале 1943-го стал послом СССР в США, заменив М. М. Литвинова. На этой должности он оставался до 1946 года, следующие два года занимал пост постоянного представителя СССР при ООН. О трудах Толстовского фонда и лично Александры Львовны он был очень хорошо осведомлен, и, по-видимому, эта деятельность принесла ему как видному советскому дипломату сталинского времени немало хлопот.
Открытая идеологическая борьба за Л. Н. Толстого началась еще в юбилейном 1928 году: «Торжественное празднование столетия Толстого в Москве было политическим жестом – советское правительство заявило о том, что оно считает себя идейным наследником Толстого»
[1621]. Идеологическая война продолжалась долгие годы. Напомним слова из недавно опубликованной книги: «Американская разведка долго прибегала к имени Толстого как символу „свободы личности“». Миру были явлены «советский Толстой» и «западный Толстой» – два диаметрально противоположных образа-символа.
Александра Львовна Толстая находилась на переднем плане этой борьбы, с 1948 года она перестала существовать для СССР: о ней нельзя было упоминать в научных статьях, на литературных экскурсиях и в музейных экспозициях. В мемуарах купировались фрагменты, где говорилось о ней, имя А. Л. Толстой было вымарано в изданиях, фотографии с ее изображением изымались
[1622]. Противопоставление советской стороной двух родных сестер оказалось частью идеологической борьбы двух систем.
Старшая дочь Толстого, Татьяна Львовна, много работала в последнее десятилетие своей жизни – в 1940-е годы. 6 февраля 1941 года она поделилась со старшим братом Сергеем радостью: «Мне заказали очень интересную для меня работу: составить антологию из малоизвестных сочинений Толстого: отрывков из религиозно-философских сочинений, целые рассказы, неоконченные сочинения, варианты. К этому должна быть написана объяснительная статья и маленькое предисловие к каждому отрывку или рассказу»
[1623]. И она принялась за дело. Начав работать с имеющимися в ее распоряжении материалами, Татьяна Львовна не всегда была довольна качеством переводов толстовских текстов в Европе. Во французских переводах ей встречались грубые ошибки, как-то в письме брату Сергею Татьяна Львовна указала на одну из них, переводящую толстовское высказывание из области духовной в сугубо материальную: «Например, в дневнике Толстого накануне свадьбы он пишет о желании „богатства“. Французские переводчики – писатель Andre Pierre, который знает по-русски, и Vladimir Pozner – русский еврей – переводят „desir de richesse“(!). И потому всякие комментаторы будут писать, что Толстой перед женитьбой мечтал о богатстве. Вот уж „traduttore – tradittore“»
[1624].
Объявление о выступлении А. Л. Толстой «Опасности коммунизма»
Дело комментирования увлекло ее. Уже в марте она делилась с Сергеем Львовичем возникающими вопросами и сомнениями в связи с незавершенным романом «Декабристы»
[1625]: «Мне помнится, отец говорил о том, что в их программе было цареубийство, но что на самом деле это было введено только для того, чтобы члены этого движения не могли бы идти на попятный. Помнишь ли ты это? И знаешь ли об этом? Но эта подробность не важна, и возможно, что я ее не помещу»
[1626]. В мае писала брату Сергею: «Я с увлечением занимаюсь заказанной работой и нахожу иногда очень нужные и интересные сюрпризы: так на днях нашла, что „Записки сумасшедшего“
[1627] первоначально назывались „Записками несумасшедшего“ и много в этом роде»
[1628]. В 1942 году в Милане вышли в свет рассказы и воспоминания Л. Н. Толстого, собранные и проиллюстрированные Татьяной Львовной.
Весной 1945 года Н. Н. Гусев, продолжая работать в Москве над вопросами биографии Л. Н. Толстого, попросил Татьяну Львовну сделать выписки об отце из ее дневника, о существовании которого он знал (хранил его в архиве до передачи текста в Европу). Татьяна Львовна, откликнувшись на просьбу, достала свой дневник, но сделать выдержки не смогла: «Это оказалось невозможным, так как нет, я думаю, страницы, в которой я не упомянула бы о нем. Я дала этот дневник прочесть своему другу поэту Вячеславу Иванову, и он пришел в восторг от этого „документа огромной важности“, и убеждает меня его непременно издать, и написал к нему предисловие. Я еще не решила – сделаю ли я это, очень уж пуста и легкомысленна я была, и весь дневник полон разных влюблений, которые сменялись одно другим без перерыва»
[1629].
Затем Татьяна Львовна принялась за работу, которую иногда прерывала болезнь. «Я долго и мучительно хворала», – написала она Сергею Львовичу в январе 1947 года. И добавила: «Во время болезни почему-то много вспоминала детство…»
[1630] В июле сообщила Николаю Гусеву: «Я пролежала пять месяцев в постели этой зимой от печени и плеврита, и теперь мы с Таней и ее семьей в Капри до конца августа»
[1631]. В период между этими двумя письмами она вернулась к занятиям и в конце мая поделилась с братом Сергеем своими размышлениями и событиями: «К старости люди идут или к одному, или к другому полюсу – или делаются эгоистичными, злыми идиотами, или, сохраняя умственную свежесть, нравственно продвигаются вперед. Про себя скажу, что, хотя не олицетворяю первого типа, – не очень близко подхожу и ко второму. Но не отчаиваюсь. 〈…〉 Сейчас продала свой дневник (с большими купюрами) одной английской фирме и должна сказать, что это меня немного мучает. Не знаю – хорошо ли я сделала». Затем обосновала принятое решение: «…подумала, что, во-первых, интересны отношения отца, т. е. Л. Толстого к дочери, и, во-вторых, поучительно видеть, как из очень пустой девушки вышло существо мыслящее и стремящееся к добру. Не очень значительное, но и не очень плохое»
[1632].
