Когда в начале 1880-х годов появилась необходимость дать образование подросшим детям, семья переехала из Ясной Поляны в Москву и поселилась в отдаленном от центра районе – Хамовниках, где был куплен дом. Теперь Толстые приезжали в свое тульское имение только летом. Впечатления от московской жизни 1880–1890-х годов способствовали углублению критического отношения Льва Толстого к современным социальным институтам. Особенно тяжелы для него были городская господская праздная жизнь людей его круга, с одной стороны, и резко контрастирующая с ней бедность и нищета городского люда – с другой. В воспоминаниях Татьяна Львовна констатировала: «Разногласие между отцом и семьей проявилось особенно сильно после переезда нашего в Москву»
[19].
И в эти десятилетия супруги Толстые были, как прежде, связаны взаимной любовью, но их устремления оказались разнонаправленными. Старшие дети подросли, двадцатилетняя Татьяна наблюдала за происходящим, о чем позднее написала:
«Так и жили они в тягостном напряжении, каждый сам по себе, не вмешиваясь в жизнь другого, чувствуя, однако, что связи, скрепленные двадцатилетней любовью, продолжают существовать. Бесконечные разговоры и длительные споры, возникавшие между ними, не приводили ни к каким результатам, кроме обоюдных ран. Летом 1884 года между родителями произошло несколько тяжелых сцен. В ночь с 17 на 18 июня отец, взяв на плечи сумку, покинул дом.
До сих пор вижу, как он удаляется по березовой аллее. И вижу мать, сидящую под деревьями у дома. Ее лицо искажено страданием. Широко раскрытыми глазами, мрачным, безжизненным взглядом смотрит она перед собою. Она должна была родить и уже чувствовала первые схватки. Было за полночь. Мой брат Илья пришел и бережно отвел ее до постели в ее комнату. К утру родилась сестра Александра.
В ту ночь отец не ушел далеко. Он знал, что жена должна родить, – родить его ребенка. Охваченный жалостью к ней, он вернулся»
[20].
Третья дочь, Александра, появилась на свет 18 июня 1884 года, ее матери было около сорока лет, а отцу неполных пятьдесят шесть.
Софья Андреевна носила своего двенадцатого ребенка с трудом, не желая его, а, родив дочь, ранним утром следующего дня «ни за что не хотела кормить и отдала бабе-кормилице»
[21]. Старшая дочь Татьяна пометила в дневнике: «В первый раз взяли кормилицу»
[22]. Так впервые поступила Софья Андреевна за всю свою длинную материнскую историю. И все же ей запомнилось: «…родилась прекрасная девочка с темными длинными волосами и большими синими глазами»
[23].
Александра, в отличие от старшей сестры Татьяны, уже не застала счастливую пору в отношениях родителей, на долю младшей дочери выпала заключительная и самая сложная, драматичная часть их совместной жизни.
Запоздалое понимание того значения, какое имело появление Александры на свет, пришло позднее. И принадлежало оно отцу. В 1908 году Александре Львовне исполнилось двадцать четыре года, и ее поздравляли. Аккуратный Душан Маковицкий, домашний врач Толстого, зафиксировал: «Когда Л. Н. узнал о дне ее рождения, сказал ей: „Я рад, что это случилось“. Александра Львовна от радости, а может быть стыда, вся покраснела»
[24].
Александра – предпоследний ребенок в семье, после нее в 1888 году родится только брат Иван. У Александры было две сестры и несколько братьев, включая Андрея и Михаила, появившихся на свет во второй половине 1870-х годов
[25]. Брат Сергей был старше ее на двадцать один год, Татьяна – на двадцать, Мария – на тринадцать.
События рождений Татьяны, Марии и Александры относились к разным эпохам в истории толстовской семьи. Каждая из дочерей Льва Толстого будто являла собой определенный этап его жизни и духовных исканий. Тремя любимыми им дочерьми, неизменно, «здесь и сейчас», находящимися в орбите жизни отца, история семьи и духовных исканий Л. Н. Толстого, растянувшаяся на десятилетия, словно разом преображалась в одномоментное, сложно сотканное целое, исполненное и счастья, и драматизма.
Какими предстают девочки Таня, Маша и Саша в воспоминаниях близких?
«Дети составляли большую радость в нашей жизни, – вспоминала Софья Андреевна, воссоздавая памятью 1866 год. – Забавная, живая, маленькая Таня полутора года уже много болтала, звала Сережу – Жёжа, командовала им; в обществе она всегда кокетничала, покачивала головкой и с плутовской минкой говорила: „батюки, батюки“, т. е. батюшки, батюшки.
Лев Николаевич ужасно любил Таню и любовался ею, носил ее на плече, играл с ней. 〈…〉 Воспитывала я детей просто, одевала скудно по желанию Льва Николаевича. Шила им все сама. По вечерам няня Марья Афанасьевна крошила в тарелку черный хлеб или холодную кашу гречневую, наливала молока и давала им есть с одной тарелки. Сережа и Таня это очень любили, и когда я говорила няне, что напрасно дает им на ночь хлеб и кашу, няня убедительно возражала, что нельзя же детям не ужинавши ложиться спать»
[26].
На ночь, при прощании, родители крестили детей, Таня отвечала тем же: быстро поднимала ручку, складывала пальцы и делала знак креста, приговаривая: «Маму пикестить, папу пикестить…»
[27]
