И одновременно продолжала разворачиваться история вопроса о решении судьбы рукописей. Осенью Александра резко изменила свою позицию в отношении третейского суда, утратив былую уверенность в получении рукописей, и теперь уже готова была обратиться за помощью к посторонним людям.
Дом В. Г. Черткова в Телятинках со стороны бокового фасада. 1911–1914
13 ноября Александра отправила письмо Черткову: «…Посылаю письмо А. Ф. Кони, но, боюсь, плохо написала. Меня смущало в письме вот что: мы просим у него мнения, но обещаемся не оглашать его. Тогда зачем оно нам? Если письмо не годится, я напишу еще»
[733]. После согласований у нее получился следующий текст:
«Глубокоуважаемый Анатолий Федорович,
В. Г. Чертков сообщил мне о своих свиданиях с Вами и о выраженном Вами мнении по поводу находящихся в Московском историческом музее рукописей моего покойного отца, которые Вы любезно согласились письменно изложить в случае, если к Вам будет запрос от третейского суда. Очень благодарю Вас за Ваше доброе желание помочь мне в этом столь трудном и тяжелом для меня деле.
Два месяца тому назад я предложила моей матери третейский суд с тем, чтобы разрешить наконец то неестественное положение, которое создалось по отношению к рукописям моего отца. В ожидании от нее ответа Владимир Григорьевич и я заняты в настоящее время подготовкой материалов для третейского суда. Ввиду этого я решаюсь просить Вас, глубокоуважаемый Анатолий Федорович, изложить Ваше мнение по этому делу в частном письме ко мне. Иметь заблаговременно такое письмо от Вас было бы для меня в высшей степени важно и помогло бы нам в наших приготовлениях к третейскому суду.
Доверием Вашим мы, разумеется, не злоупотребили бы и не показывали бы Вашего письма никому, кому не подобает.
Еще раз, глубокоуважаемый Анатолий Федорович, от всей души благодарю Вас за Ваше доброе и отзывчивое отношение к этому делу и прошу простить меня, если просьба моя покажется Вам неуместной.
С глубоким уважением, искренне преданная Вам
Александра Толстая»
[734].
Обширное обсуждение в прессе продолжалось. Старшая дочь Толстых Татьяна, находясь в 1912 году с мужем М. С. Сухотиным и дочерью Татьяной в Италии, прочла в февральском номере ежедневной газеты «Русское слово» направленное в редакцию и подписанное несколькими известными деятелями российской культуры
[735] письмо «Наследство Л. Н. Толстого», с содержанием которого не согласилась: настоящее положение вещей в нем не было освещено, а суждения основывались на односторонних сведениях. В коллективном письме содержалось требование передать рукописи, находившиеся в Историческом музее, Александре Толстой для осуществления нового собрания сочинений Л. Н. Толстого.
Татьяна Львовна решила ответить на эту публикацию и пролить некоторый свет на борьбу, которая после смерти ее отца развернулась вокруг прав на издание его рукописей между С. А. Толстой, с одной стороны, и А. Л. Толстой и В. Г. Чертковым – с другой. Она написала письмо, где отметила: в нынешней ситуации вынуждена признать, что утратила доверие к добросовестности Черткова и ее дружба с ним, длившаяся более двадцати лет, поколебалась. Т. Л. Сухотина привела примеры предвзятого отношения Черткова к С. А. Толстой, а также бесцеремонного вмешательства в тексты Толстого.
Текст этого письма был тщательно продуман, он неоднократно переписывался и переделывался Татьяной Львовной. Она отправила его матери, чтобы та сняла копию и распространила среди своих единомышленников. Вместе с тем у Т. Л. Сухотиной не было уверенности в своевременности опубликования этого текста, и она сообщила Софье Андреевне, 10 марта переписавшей письмо, о решении отказаться от своего первоначального намерения его обнародовать
[736]. «Я теперь решила этого письма не печатать, – объясняла она матери. – Я держала себя чистой от всякой газетной полемики до сих пор и хочу продолжить так же поступать и впредь»
[737]. Татьяна Львовна ограничилась просьбой передать через И. Гинцбурга свой текст для ознакомления всем подписавшимся. М. Стахович поступил решительнее, на следующий год опубликовав в журнале «The Russian Review» этот текст, включив его в свою статью.
Вопрос о рукописях оставался нерешенным. В апреле 1912 года Софья Андреевна поехала в Петербург и была у министра просвещения Л. А. Кассо, в дневнике она отметила его совет: «…отказал отдать рукописи и научил меня сам обжаловать в Сенате его отказ. Объяснил так, что он опасается взять на одного себя ответственность, а пусть Сенат, т. е. учреждение из многих судей, решает этот спор»
[738]. 12 мая Софья Андреевна получила официальный ответ от министра просвещения.
Александра же Львовна, словно прячась за Черткова, продолжала писать А. Ф. Кони, вот ее письмо от 18 сентября 1912 года:
«Глубокоуважаемый Анатолий Федорович,
В. Г. Чертков в своем письме к Вам подробно излагает то положение, в котором находится в настоящее время вопрос о рукописях, хранящихся в Московском историческом музее.
С своей стороны присоединяюсь к его просьбе оказать нам Ваше любезное содействие в нашем трудном положении, за что была бы Вам чрезвычайно благодарна.
С глубоким к Вам уважением,
Александра Толстая»
[739].
Через месяц Софья Андреевна вновь приехала в Петербург и была принята министром юстиции, она, как и в апреле, продолжала оспаривать запрет допустить ее к рукописям и доказывала свое право собственности на них. Чертков защищал другую позицию и, в свою очередь, собирал свидетельские показания против жены Толстого
[740].
