Отношения между Александрой Толстой и Чертковым в 1912–1914 годах становятся напряженными: она перестает доверять своему прежнему другу. В канун памятного дня, в ноябре 1912 года Александра еще пишет Черткову: «Прошло два года со дня смерти отца, два года, что я во всех смыслах осиротела. И хотя бы и были между нами недоразумения, я знаю, что у меня нет более прочных друзей, как ты и Галя
[752]. 〈…〉 Любящая тебя А. Т.»
[753].
Но обозначившаяся трещинка углублялась. Чертков все чаще указывал Александре Толстой, что она всего лишь формальная наследница Л. Н. Толстого. В апреле 1913 года Чертков спешно начал публиковать дневники Толстого в газете «Русское слово». Вырученные деньги должны были пойти на помощь крестьянам. В конце декабря того же года Чертков прислал Александре «Записку об отчислении из фонда имени Толстого суммы на приобретение в его память земли для ближайших к Ясной Поляне сельских обществ». Александра Львовна деньги не выделила и запротестовала: нельзя во благо крестьян пускаться в сомнительные коммерческие проекты. Она писала Черткову: «…не следует думать о том, чтобы выколачивать из самых сокровенных мыслей Л. Н-ча, из его „святого святых“ побольше денег, помещая эти сокровенные святые мысли в сомнительных журналах и газетах, торгуясь с издателями их, кто даст больше. 〈…〉 Деньги – величайшее зло, и деньгами делать добро нельзя. Может быть, те деньги, которые были выручены от посмертных изданий, от продажи, особенно исключительного права Сытину и на которые была куплена земля яснополянским крестьянам, быливеличайшим злом и послужили не на пользу, а на вред крестьянам. Мне часто так кажется, но задумываться об этом нечего»
[754]. Она писала, что раздачей земли одним невольно провоцирует ненависть к ним со стороны других, кто живет в полуверсте от яснополянцев.
Титульный лист издания «Посмертные художественные произведения Льва Николаевича Толстого». 1912
В конце 1913 года Александра Толстая пишет другу: «Да, ты прав, то отношение, которое было у меня после смерти отца, когда я в вагоне сказала тебе о том, что после отца я считаю тебя самым близким человеком, исчезло. Не знаю, почему и как это сделалось, это сделалось так постепенно, что я перехода этого не могла уловить. Скажу только, что отчасти причиною этому было то, что на меня тяжестью давила твоя настойчивость в делах, когда я только потому, что считала, что отец тебе поручил все, уступала в вещах, которые были против меня, а ты этого не замечал и делал по-своему. Может быть, я виновата в том, что я уступала, но, с одной стороны, убеждение в том, что ты главный распорядитель воли отца, а с другой, твой деспотичный характер побуждали меня к этому. И в душе каждый раз оставался осадок, что ты этого не чувствуешь и не понимаешь»
[755]. В этом же письме Толстая указывает Черткову на расхождение его заявлений с реальными делами (поддержка им сына, проживавшего «многие и многие тысячи в год» и др.). Собственно, она повторила то, на что когда-то в связи с Чертковым указывала Софья Андреевна.
В начале 1914 года А. Л. Толстая твердо предложила Черткову в общении перейти с доверительного «ты» (так она обращалась к другу отца со времени Астапова) на несколько отчужденное «вы». «Я это сделаю, – поясняла она, – не из-за какого-либо недоброжелательства к Вам, а только потому, что мне кажется, что теперь мы не чувствуем друг к другу того доверия и уважения, какое было прежде»
[756].
Вспоминая о событиях июля 1914 года, Александра писала в своей книге «Дочь»:
«В Черткове не было гибкости, он был тяжел своей прямолинейностью, полным неумением приспособиться к обстоятельствам. Его поступки, действия, его ум, устремленный в одном направлении, не допускали компромиссов… У Черткова не было чуткости, в нем не было тепла. Чертков подходил к людям, строго анализируя их: если человек ел мясо и был богат, для Черткова он уже не был интересен. Для Толстого каждый человек был интересен, он любил людей. Может быть, как раз в этом-то и было различие между ним и его верным последователем.
Толстой испытывал радость в общении с людьми, и они интересовали его. Кто бы ни приходил к нему, с кем бы он ни сносился – он всегда видел в человеке что-то особенное…»
[757]
Время после смерти отца до отъезда на войну Александра определила в своих воспоминаниях как «трудный, безалаберный, нехороший период» своей жизни
[758].
В такой оценке она была строга к себе: все распоряжения отца она исполнила. А. Л. Толстая 1 января 1915 года опубликовала письмо: «Сим довожу до всеобщего сведения, что начиная с 1 января 1915 года я, в силу права, данного мне моим отцом Львом Николаевичем Толстым, разрешаю всем желающим перепечатывать все без исключения его писания, уже появившиеся в печати. Относительно же всех не обнародованных еще его писаний сохраняется прежнее условие – получение на печатание моего предварительного согласия»
[759].
История завещания Л. Н. Толстого завершилась.
Советская власть отменит все прежние законы о собственности. В 1920–1921 годах В. Г. Чертков официально заявит: «Согласно завещательным распоряжениям писателя редактирование, равно как и посмертное первое издание всех произведений Л. Н. Толстого, было им поручено исключительно В. Г. Черткову»
[760]. Осенью 1922 года отношения между ним и А. Л. Толстой близки к разрыву. Надо заметить, что в то время Александра не была одинока в таком понимании Черткова: в 1927 году прозвучит и итоговое суждение Татьяны Львовны: «Я слышу, что с изданием трудности с Чертковым. Бедный старик. Много он сделал зла, думая, что делает добро»
[761].
