Абэ Масахиро
Визит Биддла встревожил японское правительство. Во время его обсуждения Абэ Масахиро предложил отказаться от указа 1842 года и занять более жёсткую позицию по отношению к иностранцам, однако члены правительства его не поддержали.
Двенадцатый сёгун Иэёси не принимал участия в решении текущих вопросов, но зато очень внимательно следил за отношениями с императорским домом. Стремясь восстановить семейную репутацию, подпорченную в последние годы правления отца, он продолжил политику сближения с Киото. По его инициативе были восстановлены некоторые давние традиции и ритуалы императорского двора. Например, после смерти императора Кокаку было решено восстановить отменённую почти тысячу лет назад практику присвоения монарху посмертного имени, в состав которого включалось и прижизненное. Аристократическая и воинская элита восприняла этот шаг с одобрением. Уважительное отношение сёгуна к императорскому дому добавило монарху авторитета и увеличило число его сторонников, при том что политика его собственного правительства по-прежнему вызывала у многих недовольство.
О характере и личных качествах Иэёси сохранилось очень мало сведений. Согласно семейной хронике, он был человеком способным, но молчаливым и замкнутым. Доказывать что-то и настаивать на своём не любил, стремился поддерживать с окружающими добрые отношения и в сложных вопросах часто полагался на чужое мнение, из чего большинство японских историков делают вывод об отсутствии у него лидерских качеств. Выслушав доклад советника, Иэёси обычно завершал его коротким со сэй (аналог современного со сиро, «так и делайте»). Об этом многие знали и за глаза называли двенадцатого сёгуна сосэй сама, вызывая в памяти образ одного из его предшественников, четвёртого сёгуна Иэцуна. Вполне возможно, что привычка полагаться на других – не врождённая, а приобретённая черта; слишком долго Иэёси находился в тени своего деда и отца и слишком недолго правил. Годы его нахождения у власти пришлись на переломный момент в истории страны, когда внутренние и внешние проблемы обострились и требовали энергичного руководства, однако личные качества двенадцатого сёгуна не позволили ему проявить себя. Возможно, в другое время он смог бы больше соответствовать своему предназначению, тогда и оценка его правления была бы иной.
Судя по некоторым записям, Иэёси и сам довольно критично относился к результатам своей деятельности на высшем посту и служебным заслугам подчинённых. В 1848 году он обратился к ним с такими словами: «От начала моего правления не содеяно нисколько благородных дел. …Гибель людей в пожарах, наводнениях и землетрясениях, нынешние волнения с заморским судами – то всё моя вина пред небесами. Могу ли видеть без скорби, как гибнут мои подданные? Стоит всё и не движется, не поднимается ничто снизу вверх и не проходит, могу ли так избегнуть кары небесной? Где я не ведаю, там должностным чинам пристало старание выказывать, чтоб всякий голос снизу доверху доходил, и помыслы свои без смущения мне докладывать» (Отикотибаси, цит. по: Ямамото, 2011).
Незадолго до смерти Иэёси в княжестве Сацума произошёл семейный конфликт, потребовавший вмешательства бакуфу. Причиной стало соперничество двух сыновей главы дома Симадзу за право наследования. Один из них, Хисамицу, был рождён наложницей, а другой, Нариакира, – законной женой главы дома. Изначально преемником был объявлен старший сын Нариакира, но отец, откровенно благоволивший младшему Хисамицу, со временем передумал и решил сделать его наследником. Этому воспротивилась жена главы дома и другие родственники, их поддержали многие вассалы. Борьба между двумя лагерями перешла в открытый конфликт. Проведя расследование, правительство вынесло суровые приговоры: трое старейшин Симадзу совершили сэппуку, более пятидесяти человек были сосланы на острова или отправлены под домашний арест; многие из них вскоре покончили с собой. Главе дома Симадзу Нариоки (1791–1859) было приказано передать свой пост старшему сыну Нариакира, как было изначально объявлено. Массовое наказание руководителей и вассалов Симадзу вызвало в княжестве рост антиправительственных настроений, которые повлияли на его позицию в ходе драматических событий, развернувшихся в стране полтора десятилетия спустя.
За те шестнадцать лет, что Иэёси провёл в ранге сёгуна, в замке Эдо произошло три крупных пожара – в 1838, 1844 и 1852 годах. Городские кварталы в то время горели гораздо чаще, но в замке ещё со времён Ёсимунэ были введены особые меры предосторожности, поэтому в пожарном отношении он считался самым безопасным местом в городе. Тем не менее после этих пожаров двенадцатому сёгуну пришлось временно переселяться из Главной усадьбы в Западную, пока его резиденцию восстанавливали и ремонтировали.
От жён и наложниц Иэёси имел четырнадцать сыновей и тринадцать дочерей, но никто из них, за исключением сына Иэсада, не прожил дольше двадцати лет. Он и унаследовал сёгунский пост. Однако Иэсада тоже отличался слабым здоровьем и умер в молодом возрасте, не оставив детей, поэтому прямая семейная линия двенадцатого сёгуна на нём прервалась. По дошедшим до нас сведениям, Иэёси имел рост ниже среднего (сто пятьдесят четыре сантиметра, такой же как у Тоётоми Хидэёси) и непропорционально крупную голову с удлинённым черепом
[34], что хорошо видно на гравюрах. Известно, что двенадцатый сёгун увлекался живописью и хорошо рисовал, в японских музеях можно и сегодня видеть его картины.
У Иэёси были довольно сложные отношения с отцом, особенно в последние годы его правления. Среди причин называют принадлежность к разным буддийским школам, враждовавшим между собой (Иэнари придерживался учения Нитирэн, а Иэёси исповедовал Дзёдо), а также нежелание отца расставаться с властью даже в преклонном возрасте.
Обрушение дома во время пожара
Пятнадцатого мая 1853 года в замке отметили шестьдесят первый день рождения Иэёси
[35], и он вступил в последний из трёх опасных периодов жизни (якудоси), когда человек считался наиболее уязвимым для разного рода бед и несчастий. В тот год начало лета выдалось настолько жарким, что в замке отменили некоторые церемонии; такое бывало крайне редко. Иэёси, в последнее время страдавший от болей в сердце, чувствовал себя неважно, а в первых числах июня вообще перешёл на постельный режим.
Во время его болезни в столице произошёл грандиозный переполох: 3 июня в бухту Урага вошли четыре «чёрных корабля» США под командованием Мэттью Перри (1794–1858). Японцы называли все иностранные суда «чёрными» (куробунэ), поскольку португальцы и испанцы обильно их смолили, но в широкое употребление это слово вошло только после визита американских фрегатов. Оснащённые паровыми двигателями корабли извергали в небо клубы густого чёрного дыма, поражая воображение японцев.
