– Разве это не измена? – спросила Кэт Тилни.
– Может, и измена, – отозвалась Мег и захрустела яблоком. – Говорят, лорд Томас имел виды на трон, раз уж теперь обе дочери короля объявлены бастардами. Леди Маргарет – дочь родной сестры его милости и может наследовать корону.
Кэтрин имела весьма смутные представления о лорде Томасе. Если он и бывал у ее матери в Ламбете, то не запомнился ей.
– Его тоже казнят?
Чарльз кивнул:
– Говорят, оба они – и он, и леди Маргарет – решением парламента лишены гражданских прав и состояния и приговорены к смерти.
– Как же это? – спросила Кэтрин, думая, какой ужасный выдался год.
– А так. Суда не было. Исход этого дела решил парламент.
– Но это как-то неправильно, – заметила Кэтрин. – Они же должны иметь шанс как-то оправдаться?
– Не спрашивай меня, – сказал Чарльз, мотая головой. – Не я придумываю законы.
– Король не казнит свою племянницу, – вступила в разговор Мег.
– Он казнил свою жену! – напомнила ей Кэтрин.
– Но не свою же родную плоть и кровь?
– Значит, у лорда Томаса надежды мало, – сказала Кэтрин.
Однако король не отправил на эшафот ни леди Маргарет, ни лорда Томаса. Обоих оставили томиться в Тауэре, предположительно, чтобы они поразмыслили о своих проступках. В сложившихся обстоятельствах его величество проявил невероятную мягкость. Кэтрин никогда этого не забудет.
Глава 7
1536–1537 ГОДЫ
Близилось Рождество, а злополучные любовники все еще сидели в Тауэре, однако герцогиня распорядилась, чтобы праздники отмечали с обычной пышностью, и были устроены роскошные торжества. В Двенадцатую ночь всех ждал традиционный пир. Дом был полон веселящихся, нарядно одетых гостей.
Вместе со всеми придворными, чадами и домочадцами герцогини Кэтрин каждый год получала в подарок на Пасху новую одежду, но, как правило, это были вещи повседневные, ноские, из добротной черной ткани, чтобы служили долго. Однажды, роясь на чердаке – настоящей сокровищнице для тех, кто не поленился забраться сюда и покопаться в грудах скопившегося здесь за долгие годы барахла, – Кэтрин случайно наткнулась на сундук со старой одеждой. На самом дне его лежало старомодное платье из потертого красного бархата с высокой талией, узкими рукавами и мягкой струящейся юбкой. Кэтрин достала его, отчистила влажной тряпкой и украсила тем, что ей подарили на Новый год: полученным от Изабель симпатичным розовым кушаком из ленты и серебряной подвеской, присланной отцом и Маргарет. Костюм выглядел очень мило, и Кэтрин получила комплименты от своих компаньонок, юных леди. Вступая в пиршественный зал с распущенными по спине длинными волнистыми волосами, она чувствовала себя королевой.
По заведенному обычаю женщины появлялись с левой стороны отгороженного простенком прохода, а мужчины – с правой. К празднику Двенадцатой ночи испекли огромный торт, каждому гостю при входе в зал подавали кусок. Кэтрин сразу съела свой, надеясь найти внутри вожделенную горошину или фасолину. Обнаружившие в своем куске сюрприз счастливчики становились королем и королевой праздничного вечера. К радости Кэтрин, зубы ее наткнулись на что-то твердое. Это была горошина!
– Она у меня! – крикнула она.
К ней подошли юные кавалеры и, подняв ее себе на плечи, отнесли к главному столу и усадили в кресло герцогини, которое старуха в приличествующем настроению вечера игривом духе с поклоном освободила. Другая группа молодых людей плюхнула кого-то в соседнее кресло. Это был мистер Мэнокс, который нашел в своем куске торта фасолину и был объявлен королем. Он улыбнулся Кэтрин, и щеки у нее запылали.
Она знала, чего от них ждут. Слово названных королем и королевой было законом на этот вечер, и все должны были исполнять любые их приказания. Они будут заводить пение, танцы и игры. Кэтрин не могла поверить своему счастью и с улыбкой повернулась к мистеру Мэноксу.
– Помните, мистресс Кэтрин, никаких правил нет, – сказал он.
Их окружили ожидающие приказаний гости. Король и королева встали.
– Чего бы нам попросить? – шепнула Кэтрин.
– Я распоряжусь, чтобы каждый джентльмен в зале потребовал у сидящей ближе всего к нему леди фант, – провозгласил Мэнокс, – а если она откажется, то должна поцеловать его трижды в уплату штрафа!
Послышался смех, и все бросились выполнять приказание. Потом мистер Мэнокс заметил вопросительный взгляд сидящей по правую руку от него герцогини.
– Миледи, – сказал он, – я требую, чтобы в качестве фанта вы изобразили дьявола!
Герцогиня усмехнулась.
– Кое-кто сказал бы, что я изо дня в день только этим и занимаюсь! – воскликнула та, а потом начала скрежетать зубами и изрыгать проклятия на всех, кто оказался рядом.
Кэтрин затрясло от едва сдерживаемого смеха.
– А что прикажете вы, мистресс Кэтрин? – спросил Мэнокс.
Она встала и подняла руку:
– Тише! Тише! Я повелеваю, чтобы каждый джентльмен в зале преподнес выбранной леди подарок. Но вы не можете сходить и принести его. Подарком должно быть что-нибудь, находящееся при вас.
Мужчины принялись снимать с себя перстни, кинжалы, даже головные уборы, а потом Кэтрин заметила, что мистер Мэнокс протягивает к ней руку. На его ладони лежало маленькое золотое распятие на цепочке.
– Оно принадлежало моей матери. Я ношу его с тех пор, как она умерла, но теперь хочу, чтобы оно было у вас.
– Я не могу принять это, – ответила Кэтрин, залившись краской; она поняла, что это уже не совсем игра, а скорее демонстрация особой симпатии, и ее очень тронуло, что мистер Мэнокс захотел подарить ей вещь, которой сам явно очень дорожил.
– Сегодня вы должны слушаться меня! – заявил он, и его зеленые глаза засветились теплотой.
– Хорошо, сэр, но я оставляю за собой право завтра вернуть его вам, – сказала Кэтрин. – Несмотря на это, я ценю оказанную мне вами честь.
Мэнокс улыбнулся и вложил крестик ей в руку. От прикосновения его пальцев у Кэтрин по спине побежали мурашки. И вдруг разница в их положении перестала так уж сильно ее волновать.
После пира Мэнокс встал, протянул трепещущей Кэтрин руку и повел ее заводить танцы. И как же они двигались! Начали с величавых паван, потом быстро перешли на буйный бранль. Плясали все, леди подбирали юбки и брыкали ногами. Потом мистер Мэнокс ловко проскользнул сквозь толчею гостей, увлекая за собой Кэтрин прочь из зала, через проход за загородкой, где уже валялась на полу пара-тройка упившихся слуг. Он побежал с ней наверх, в маленькую гостиную, где они занимались. При свете луны, лившемся сквозь узкие сдвоенные оконца, мистер Мэнокс обнял свою ученицу, и она не противилась. Его губы сомкнулись на ее устах, сперва нежно, потом более страстно, его язык искал путь внутрь. Кэтрин испуганно отшатнулась, но Мэнокс привлек ее к себе, и она ощутила шевеление у него под гульфиком. Вдруг она его захотела. И не имело значения, кто он. Она никогда еще не видела такого красивого мужчины и не чувствовала столь сильного желания.
