– У меня было четыре сестры, – сказал король, – все они уже умерли, кроме одной, и от нее больше всего проблем. Я найду вашей Мэри место при дворе.
Когда стало поздно, Генрих горячо попрощался с Кэтрин, крепко сжимая ее в объятиях и целуя так страстно, будто хотел вобрать в себя целиком.
После этого он часто приезжал, обычно днем, но иногда и по вечерам. Кэтрин виделась с ним и в Винчестер-Хаусе, где епископ Гардинер устраивал для них пиры и приемы. По дороге туда Кэтрин замечала, что лондонцы следят за ее баркой, пересекающей реку, и не все дружелюбно. Она вдруг осознала, что слава о ней – скорее дурная – распространилась за пределы двора, и опасалась, как бы люди не пришли к неверным заключениям по поводу нее. Эти страхи усилились однажды вечером, когда, вернувшись из Винчестер-Хауса, Кэтрин прокралась мимо привратницкой и услышала, как ее хозяин говорит кому-то, кого она не видела:
– Его милость король два вечера пировал с мистресс Кэтрин, и я подозреваю, что они не только конфетами угощались.
Щеки у Кэтрин вспыхнули.
К концу июня Генрих стал приезжать к ней каждый день. Ранним вечером было все еще жарко, и они обычно беседовали в маленькой гостиной рядом с холлом. Однажды король сказал, что, несмотря на все усилия, предпринятые для сохранения секретности, при дворе распространились слухи о его намерении развестись с королевой.
– Мало того, двое моих законников рассуждали о том, что Кромвель, мол, оказался в Тауэре, потому что не одобрил бы развода. Милорд Кентерберийский услышал это и передал моему Совету, который подверг болтунов суровому наказанию. Дорогая, было бы хорошо, чтобы вы написали письмо архиепископу и поблагодарили его.
Кэтрин, нервничая, принесла письменные принадлежности. Ей не хотелось, чтобы король видел, с каким трудом она выводит буквы. Это могло дать ему повод задуматься: а стоит ли делать ее королевой? Однако Кэтрин справилась достойно, как считала сама: заверила Кранмера, что его расторопность снискала величайшее благоволение к нему, какого он до сих пор не знал. Хотя Кранмер и был убежденным реформистом, Кэтрин желала заручиться его дружбой. Ему не слишком понравится королева-католичка на троне, но, может быть, он проникнется симпатией к ней самой.
В Ламбете мало говорили о почти неминуемой участи Кромвеля.
– Его казнят, как он того заслуживает, – предсказал Роберт Дэмпорт.
К концу первой недели июля эти разговоры затмили спекуляции на тему об очередном разводе его величества. Не было секретом, что король каждый день ездит к своей пассии, и люди начали коситься на Кэтрин, когда речь заходила о разладе в королевском семействе. Это и смущало, и будоражило ее, но она молчала. В конце концов, ей и сказать-то было нечего, верно?
– Надеюсь, этот развод не затянется так, как предыдущий, – произнесла однажды за обедом матушка Эммет. – Тот продолжался семь лет, по моим подсчетам.
Кэтрин тоже надеялась. Терпеть ожидание было нелегко. И как только вынесла это ее кузина Анна?
В середине июля настал день, когда король прибыл в Ламбет ближе к вечеру и сказал, что желает говорить с герцогиней наедине. Когда он скрылся в покоях бабушки, Кэтрин принялась беспокойно шагать по галерее взад-вперед: ей не терпелось узнать, о чем толкуют за закрытыми дверями. Казалось, прошла вечность, прежде чем Генрих появился и спросил, не прогуляется ли она с ним по саду.
– Там мы сможем поговорить свободно, – добавил он.
Небо над силуэтом крыш Вестминстера было подкрашено в золотисто-розовый цвет. Они неспешно брели по гравийной дорожке. Король тяжело опирался на трость. В последние дни нога сильно беспокоила его, но настроение от этого не ухудшилось; он сжал руку Кэтрин и сделал ей комплимент по поводу платья – зеленого, ее любимого.
Когда они отошли на некоторое расстояние от дома, король попросил ее сесть рядом с ним на деревянную скамью.
– У меня добрые вести, дорогая, – начал он. – Сегодня парламент подтвердил аннулирование моего брака.
Сердце у Кэтрин застучало.
– Я рада за вашу милость.
– За вас, Генрих, – напомнил он ей.
– Приятно знать, что ваши сомнения разрешились, Генрих, – осмелилась произнести Кэтрин и засмеялась.
– Совет уже обратился ко мне с просьбой жениться вновь, – сообщил ей король. «Еще бы, – подумала она, – все так и было задумано». – Они хотят, чтобы я настроил сердце на любовь и оказал честь какой-нибудь благородной леди, с которой мог бы соединиться в законном браке и обеспечить преемственность наследования ради спокойствия страны. – Он взял ее за руку. – Сегодня, моя милая Кэтрин, я спросил миледи Норфолк, достойны ли вы стать моей королевой. – Голубые глаза, ярко выделявшиеся на загорелом лице Генриха, светились теплотой.
У Кэтрин закружилась голова, от волнения перехватило дыхание.
– Она сказала мне, что знает вас только с хорошей стороны, – продолжил король, – и отметила ваши непорочность и честность. Моя дорогая, теперь, когда я уверен в вашей добродетели и свободе от любых обязательств, я желаю почтить вас браком со мной. – Он наклонился и жарко поцеловал ее в губы. – Я бы встал на одно колено, как полагается, но сомневаюсь, что смогу потом подняться. Кэтрин, скажите, что вы принимаете меня!
Избыток чувств мешал ей заговорить. Именно эти слова она жаждала услышать. План Норфолка и Гардинера осуществлялся, что сулило ей самой корону на голове, а Говардов вело на вершину успеха… Оставалось ликовать. Однако эти захватывающие дух секунды, пока Генрих делал ей предложение, Кэтрин думала только об одном: герцогиня солгала. Внучка ее не была ни честна, ни непорочна. И выйдет за короля, обманув его.
На какое-то безумное мгновение Кэтрин захотелось во всем признаться. Но это перечеркнет все надежды и разрушит ее будущее. К тому же король в явном нетерпении ожидал ответа.
– Это такая честь, – проговорила Кэтрин голосом чуть громче шепота. – Право, Генрих, я в смятении.
– Значит, вы согласны, моя дорогая?
– Всем сердцем, – ответила она.
По щекам короля потекли слезы, он заключил Кэтрин в объятия и поцеловал с новым пылом.
– Слава Богу! – выдохнул Генрих. – Это чудо для меня – на склоне лет, после стольких проблем, порожденных браками, обрести такое совершенное сокровище женственности, милую леди, которая выражает искреннюю любовь ко мне, что дарит покой моему разуму, и я снова могу с надеждой ждать желанных плодов супружества. – Генрих отстранился от нее и заглянул в лицо. – Я никогда не встречал такого достоинства, чистоты и девической скромности в юной леди.
В горле у Кэтрин встал огромный ком чувства вины. Они все сговорились обмануть короля, и с этим ничего не поделать. Слишком много надежд возлагалось на нее. Ну что же, отныне она станет воплощением всех тех качеств, которыми он восторгался. А прошлое пусть останется в прошлом.
Генрих нежно поцеловал ее:
