– Одного священника привели в магистрат Виндзора за то, что он говорил о вас неподобающие слова.
– Какие слова?
Что мог знать о ней виндзорский священник?
– Совет не упоминает. Но я этого не потерплю. Никому не позволено пятнать вашу честь. Его отправят в свою епархию и прикажут быть более сдержанным на язык.
Екатерина задумалась: как отреагировал бы Генрих, узнай он, что ее честь уже запятнана в известном смысле. И ее снова охватило чувство вины.
Они продолжили поездку, останавливались в Рикоте, Нотли, Бакингеме и в конце августа прибыли в королевское поместье Графтон в Нортгемптоншире.
В первый вечер, когда Генрих и Екатерина ужинали вместе в отделанном деревянными панелями покое с видом на поля, он сказал ей, что здесь, в Графтоне, тайно женился его дед, король Эдуард IV.
– Дворяне хотели, чтобы он взял в жены французскую принцессу, а он полюбил вдовую Елизавету Вудвилл и не послушался их. Это породило массу проблем. – Генрих усмехнулся. – Кажется, женитьба по любви – обычай в моей семье! – Он поднес к губам и поцеловал руку Екатерины.
Они были женаты месяц. Генрих, казалось, любил свою молодую жену сильнее прежнего и не таясь демонстрировал это. Ему все время нужно было прикасаться к ней и ласкать ее. Он постоянно вглядывался в лицо супруги и говорил, какая она красавица, не заботясь о том, есть ли рядом кто-нибудь.
– Я приказал в память о нашем браке выбить эту золотую медаль, – сказал Генрих и вложил ее в руку Екатерины.
На вещице были изображены тюдоровские розы и переплетенные узлы вечной любви, а также имелась надпись:
HENRICUS VIII: RUTILANS ROSA SINE SPINA.
– Что это значит?
– Это значит, что вы – моя красная роза без шипов.
Шипы острые; они колются. Екатерина ни за что не причинила бы ему боли: она слишком высоко ценила его и по-своему любила. Надпись была вполне подходящая. И опять у нее беспокойно зашевелилась совесть: Генрих считал ее совершенством, а она им вовсе не была.
На второй неделе сентября они отправились к югу, в Эмптхилл, где провели две недели. Генрих охотился, а Екатерина с дамами и фрейлинами проводила время в прелестном садике, загорая на солнышке.
– Я была здесь раньше, с вдовствующей принцессой, после того как ее удалили от двора, – сказала однажды утром Анна Парр, и Екатерине потребовалось мгновение, чтобы понять, что речь шла о королеве Екатерине. – Я тогда была совсем юной и недавно потеряла мать, а та была очень близка со вдовствующей принцессой. Мы все как будто находились в заключении. К счастью, король позволил мне уехать отсюда и нашел для меня место при дворе. Я переживала, что бросаю свою добрую госпожу, но радовалась возможности покинуть это место, потому что в Эмптхилле в то время царила ужасно гнетущая атмосфера.
– Лучше не задерживаться на таких вещах, – посоветовала леди Саффолк, обмахиваясь снятой вуалью.
Было жарко, и сад смотрелся выгоревшим.
– Если бы вдовствующая принцесса не противилась королю и согласилась на развод, он подарил бы ей весь мир, – заметила леди Ратленд. – Такая неуместная отвага!
Екатерине не хотелось больше слушать это разговор. Как-то неприятно думать, что Генрих удалил королеву от двора и отправил в одинокую ссылку в глушь. После обеда ожидались танцы, и ей нужно было решить, что она наденет.
– Я слышала, сегодня вечером нас будет развлекать Уилл Сомерс, – сказала Екатерина.
Став королевой, она с легкой досадой открыла для себя, что эксцентричный королевский шут, беспрестанно сыпавший злобными остротами, почти неотлучно находился в покоях Генриха. Ему были известны многие мысли короля, которые тот держал в секрете от других. Никто не смел так фамильярно разговаривать с Генрихом, как Сомерс, тем не менее его преданность королю была абсолютной. Екатерина не могла понять, нравится ей этот человек или нет, и опасалась его острого языка. Она не раз становилась свидетельницей того, как Сомерс оттачивал на людях свое красноречие, однако с ней он всегда был мил. Разумеется, шут знал, как сильно любит ее король.
Обед прошел превосходно, и Сомерс потешал весь двор на славу – заставил хвататься за бока и смеяться до слез.
– Что за зверюга, у которой хвост между глаз? – вопрошал шут. – Это кошка, когда она лижет свой зад.
Генрих грохотал хохотом.
В какой-то момент в зал вошел Томас, королевский жонглер.
– Время моего выступления! – сказал он Сомерсу, но тот не внял требованию – быстро вышел и тут же вернулся с кружкой молока и круглым хлебом.
– Дашь мне ложку, Гарри? – обратился шут к королю под сердитым взглядом Томаса.
– Увы, у меня ее нет, – ответил тот.
– Ох… – скорбно закачал головой шут, и король засмеялся.
Сомерс усмехнулся, глядя на зрителей, и, протянув своему господину кусок хлеба, разразился сочиненной на ходу песенкой:
Это, Гарри, хлеб тебе,
А другой беру себе,
Оба быстро слопаю.
Он выхватил у Генриха его долю и передал ее Екатерине.
Вот кусочек вам, мадам,
Этот поднесу к губам,
Остальное все ему.
С этими словами Сомерс выплеснул на Томаса содержимое кружки, после чего, хихикая, выбежал из зала. Жонглер, с которого стекало на пол молоко, изрыгая ругательства, бросился за обидчиком. Екатерина смеялась так, что едва смогла отдышаться. Все остальные тоже содрогались от приступов хохота.
Когда убрали со столов, заиграли музыканты и начались танцы. Она вставала в пару по очереди почти со всеми джентльменами из личных покоев, а разомлевший от вина король, у которого побаливала нога, снисходительно смотрел на это.
Стало поздно. Генрих поднялся, взял Екатерину за руку, отвесил поклон всей компании и повел жену в постель.
– Надеюсь, вы не против, если я сегодня не буду исполнять роль мужа, – сказал он, улегшись рядом с нею. – Эта проклятая нога стала хуже, думаю, мне придется завтра показаться врачам. Позвольте мне просто обнять вас, дорогая.
Утонув в его объятиях, она начала уплывать в сон. Однако тишину ночи вдруг нарушили крики и смех под окном. Генрих отпустил ее, сел и потянулся за мечом, который всегда держал под рукой на случай, если на него среди ночи нападут убийцы.
– Что происходит? – спросила Екатерина.
Пьяное веселье – а звучало это именно так – продолжалось, причем весьма буйно.
– Что за черт… – Генрих поднялся на ноги, подошел к окну и открыл его.
Она присоединилась к нему и была шокирована, увидев растянувшегося на траве сэра Эдварда Бейнтона, пьяного вдрызг, в компании с другими джентльменами, в которых она узнала мужчин, служивших в ее личных покоях и у короля. Они передавали друг другу бутыли с элем и кувшины с вином, несколько человек горланили какую-то похабную песенку.
