Спустя поколение историю о коклюше благополучно забыли, и ее сменила тревога по поводу MMR. Но всего за два дня до того, как я написал статью, судья, заседавший в великолепном готическом дворце лондонского Королевского суда, недалеко от набережной Темзы, вынес знаменательное решение. После 63-дневного слушания, в ходе которого доказательства приводили эксперты со всего мира, лорд-судья (сэр Мюррей Стюарт-Смит), 60-летний отец трех мальчиков и трех девочек, прочитал вслух свое решение, занявшее 273 страницы и четырнадцать глав, положившее конец долгим спорам.
Вкратце, ответ был отрицательным. С точки зрения теории вероятности, прививка от коклюша не была причиной тех заболеваний, которые многие считали ее осложнениями.
– Я был готов поверить в то, что это расхожее мнение было обоснованным, – зачитал бывший кавалерийский офицер, к увлечениям которого причисляли стрельбу и игру на виолончели. – Но посвятив недели изучению доказательств и аргументов, я все больше и больше начал сомневаться в этой связи.
Я был категорически не согласен. Сидя в 4 километрах к востоку, недалеко от лондонского Тауэра, я проигнорировал мнение его светлости. В ту пятницу я провел собственное расследование, вращаясь на стуле в отделе новостей Sunday Times и перебирая папки с пожелтевшими газетными вырезками. Доказательства были неопровержимыми: даже сама кампания в Sunday Times позже получила название «Жертвы вакцины».
«Пострадавшие от прививок выигрывают первый раунд борьбы за компенсацию»
«Риски вакцины против коклюша замалчиваются, считают родители жертв»
«Коклюш: родители не в курсе опасностей прививки»
Целые стопки вырезок. Выводы были однозначны. «Специальное расследование», проведенное нашим медицинским корреспондентом, показало, что риски от вакцинации были выше, чем опасность самого коклюша. «Правительство приводит свои аргументы, манипулируя цифрами, мнения экспертов скрываются», – писал корреспондент.
Только пролистав вырезки до конца, я понял, что картина была непростой. Родители запаниковали, и показатели иммунизации резко упали. По приблизительным оценкам, количество случаев коклюша подскочило с 8500 до 25 000 в год. И только во время одной из многих вспышек, в конце 1970-х годов, три десятка детей умерло от коклюша, а еще у семнадцати оказались поврежденными левые отделы головного мозга.
«Снижение количества прививок может привести к эпидемии»
«32 463 непривитых ребенка заболели коклюшем»
«Четверо детей умерли от коклюша»
Отличный материал для газет: две паники по цене одной. И послание в моих шестнадцати словах заключалось в том, что семьи детей с повреждением мозга нуждаются в помощи, независимо от причин возникновения подобных проблем. «Когда потребность перевешивает чувство вины», – так звучал заголовок.
«После того как на прошлой неделе было вынесено постановление о безвредности вакцины, детям не будет оказываться помощь. Brian Deer говорит, что у всех инвалидов должны быть равные права».
Я до сих пор так думаю. Но из шестнадцати слов чаще всего мне вспоминается отрывок, который после суда я пускал в печать 1,2 миллиона раз:
«ВСЕ ЗНАЮТ, что существует некая связь между вакциной от коклюша и тяжелым поражением мозга».
В те счастливые дни до появления электронной почты никто не писал жалобы. Но я думаю, что мое заявление вызвало у некоторых лиц особый интерес. А несколько лет спустя мне позвонила женщина из Ирландии, которая в тот момент считалась королевой антипрививочников. Ее звали Маргарет Бест. Она жила недалеко от города Корк, на дождливом юге Ирландии. Женщина выиграла крупную финансовую сделку – 2,75 миллионов фунтов стерлингов плюс оплату адвоката – у фармацевтической компании Wellcome Foundation (которая, по случайному совпадению, финансировала раннюю карьеру Уэйкфилда). Проблема заключалась в ее сыне, у которого начались неврологические расстройства. В сентябре 1969 года, когда Маргарет было 22 года, а ее сыну 4 месяца, она сделала ему прививку от коклюша, в сочетании с вакцинами от столбняка и дифтерии, так называемую прививку «три в одном», или АКДС. Через несколько часов, как женщина рассказывала позже, она позвонила местному врачу: у ее Кеннета случился ужасный приступ. «Его лицо стало очень красным, а глаза закатились вправо, он прижал обе руки к груди, и казалось, что все его тело окоченело».
В ноябре 1996 года Маргарет пригласила меня на беседу. Ей исполнилось 49 лет. Я увидел невысокую, энергичную женщину с упругими черными кудрями и бойкой манерой поведения. Она развелась со своим мужем Кеном и жила с парнем, Кристи, в недавно построенном доме с электрическими воротами, гравийным подъездом, собаками и мебелью, которая выглядела купленной наспех в ближайшем магазине. Кеннет, на тот момент уже 27-летний мужчина, занимал пристройку. Он не говорил, только иногда кричал. Его главным развлечением было сплетать из клубков шерсти большие мягкие разноцветные пучки.
Пока мы с Маргарет разговаривали за кухонным столом, я пытался восстановить события. Между нами лежала стенограмма ее показаний в дублинском суде и маленький синий диктофон с магнитной лентой и микрокассетой, который давал мне возможность не отвлекаться на пометки.
– Итак, откуда вы звонили врачу? – спросил я минут через тридцать, надеясь прояснить события той ужасную ночи, о которой она говорила.
Маргарет встала и отошла к плите. Я остановил запись. Включил диктофон, когда она вернулась.
– Ну, – протянула она, – у нас был сосед, телефоном которого я иногда пользовалась.
В этом не было ничего странного. Телефонов было мало: все случилось давно, в год первой высадки на Луну, и действие разворачивалось в бедной рыбацкой деревне Кинсейл.
– И в тот раз тоже?
Маргарет снова встала, подошла к плите и замолчала на минуту, будто задумавшись.
– Нет.
Я снова выключил диктофон, подождал. Запустил запись.
– Так что, вы воспользовались телефонной будкой?
– Да.
И опять ничего странного. По крайней мере, так мне казалось в процессе беседы. Но когда я вернулся в Лондон и включил запись, челюсть отвисла, а брови поползли вверх. Зачем упоминать соседа, если она ходила в будку? Почему она вставала, молчала, отвечала односложно? Неужто ночь, когда была разрушена жизнь ее ребенка, не запечатлелась в ее памяти?
И это было моим первым шагом на пути к делу Уэйкфилда. Через неделю после поездки в Ирландию я заказал стенограмму дела мисс Бест против Wellcome – большую коробку прошитых по спирали папок, в которых была зафиксирована каждая минута 35-дневного судебного разбирательства. Как мне показалось, в деле было полно несоответствий, например, медицинских записей, противоречащих показаниям Маргарет. Женщина даже разрешила сделать своему сыну вторую АКДС, несмотря на очевидную побочную реакцию.
