Тем не менее, шарлатан или нет, Фаденберг привлек внимание Уэйкфилда. Поэтому я поехал в Южную Каролину, чтобы встретиться с ним. Фаденберг уже был стар и немощен, ухмылялся, сидя в инвалидном кресле в толстой коричневой куртке, шляпе и темной очках. Он называл Уэйкфилда «джентльменом», рассказал, что останавливался в его лондонском доме и что он, Фаденберг, отказал доктору.
– Он хотел заняться со мной бизнесом, – говорит Фаденберг во время нашей беседы на верхнем этаже его дома в 130 километрах к юго-западу от Шарлотты.
– И что бы он принес Уэйкфилду, этот бизнес?
– Много денег.
– Но кроме этого, помимо заработка?
– Может быть, это принесло бы ему известность. Я не знаю. Крупные бизнесмены обычно знамениты.
Фаденберг отказался подписывать контракт с Immunospecifics, потому что ему не нравились цели Уэйкфилда. «Он хотел доказать, что прав, это был его главный мотив. Он стремился к этому все время. К тому же, постоянно акцентировался на деньгах».
Мы говорим о трансфер-факторе, о документах, которые я получил и которые показали, что иммунолог столкнулся с нормативными трудностями.
– Теперь, используя эту технологию, – спрашиваю я, – Вы верите, что аутизм можно вылечить?
Это был наводящий вопрос, чтобы проверить его реакцию. Я предполагал, что он упомянет множество ученых-пионеров, будь то шарлатаны или нобелевские лауреаты. Умным ответом было бы что-то вроде: «Мы получаем хорошие результаты». Но Фаденберг ответил: «Да». Я не ожидал этого. «Вылечить?» – повторяю я.
– Да, – ответ остался неизменным и однозначным.
Таким уж был этот человек, дедушка кризиса, у ног которого сидел доктор без пациентов. Фаденберг рассказал мне, что он изготовил лекарство, которое назвал «скатертью шириной в три клетки», постеленной на его кухонном столе.
– И откуда она взялась?
– Из моего костного мозга.
– Из вашего личного костного мозга?
– Ага.
Секретный метод Уэйкфилда заключался в модификации трансфер-фактора в таблетки. А на этапе переноса клеток доноров пациентам Immunospecifics планировал «вставить клетки животных». Согласно патенту, предоставленному Тархану, вирус кори будет вводиться мышам, из крови которых затем будут выделены лимфоциты. Далее их будут культивировать с человеческими клетками и вводить беременным козам. Затем козье молозиво (первая порция молока) будет сушиться и, как я полагаю, продаваться под брендом Royal Free. Как позже объяснил один эксперт (профессор иммунологии Кембриджского университета), эта идея была чем-то средним между «простыми эксцентричными заявлениями» Фаденберга и «совершенно странными методами» Уэйкфилда.
Тем не менее Тархану был представлен план с подробным распределением доходов в следующем порядке: Слит, Уэйкфилд, Паундер, Корда, Фаденберг (который говорит, что отклонил приглашение), медицинская школа и «благотворительный фонд». Но зачем, спросил бы любой обыватель (я бы точно спросил), тратить время и деньги на какую-то фантастическую компанию, если Вы не такой же сумасшедший, как спартанбургский фрик? Затем я вспомнил урок, который получил в конце 1990-х годов в отношении инвестиций в «первую в мире вакцину от СПИДа», AidsVax. Я думаю, что группа бывших сотрудников Центра по контролю и профилактике заболеваний США была вдохновлена фильмом Мела Брукса «Продюссеры», основанном на идее, что на бродвейском провале можно заработать больше, чем на успешном мюзикле. Ребята получили 12,6 миллиона долларов в виде федеральных грантов на свою кампанию (названную VaxGen), большой мусорный резервуар в Южном Сан-Франциско, разместили акции на NASDAQ и ушли на пенсию.
В этом была прелесть биотехнологических стартапов, хотя я не могу судить чьи-то намерения. Если Immunospecifics будет судиться, а это возможно, владельцы, тем не менее, смогут расплатиться. Помимо их доли в первоначальном капитале, в плане был указан доход Уэйкфилда, 33 000 фунтов стерлингов в год, в качестве директора по исследованиям на неполный рабочий день (при этом он все еще работал на Барра и медицинскую школу). Слит, занятый в компании на полный рабочий день, должен был получать вдвое больше, Корда, исполнительный председатель – 20 000 фунтов стерлингов, Паундер – 7500.
Если бы они смогли увеличить начальный капитал благодаря поддержке Royal Free, The Lancet и средствам массовой информации, все было бы хорошо. Хорошие деньги, выигрывай или проигрывай. «Немногие обладают достаточными знаниями, чтобы понять, о чем идет речь в патенте, – рассуждает один источник. – Многие, даже если бы знали, сочли бы, что в любом случае стоит инвестировать. Вкладываешь деньги, рекламируешь компанию на AIM [рынке альтернативных инвестиций], привлекаешь огромное общественное внимание и сбегаешь».
12. Вопросы и ответы
Через три недели после встречи с Ченгизом Тарханом меня чуть не опередили с разоблачением исследования Уэйкфилда. Это почти удалось Энн Фергюсон, 57-летней ученой, клиницисту, жене и матери, профессору гастроэнтерологии в шотландском Университете Эдинбурга, члену не менее пяти Королевских коллегий и обществ и в целом ведущему эксперту по заболеваниям желудочно-кишечного тракта.
Это случилось в понедельник, 23 марта 1998 года (через 25 дней после пресс-конференции в атриуме) на однодневном научном семинаре. Она задала Уэйкфилду настолько прямой и элементарный вопрос, что если бы он ответил правдиво и открыто (а именно такие ответы обычно дают на таких мероприятиях), общественная тревога по поводу MMR и аутизма могла бы утихнуть прямо в тот же день.
Семинар был организован Советом по медицинским исследованиям специально для рассмотрения работы Уэйкфилда. Вопреки его более поздним заявлениям о зловещих заговорах, он пользовался уважением, а терпимость к его идеям вообще можно считать исключительной, ведь речь идет о Британии XX века. Включая Фергюсона, Уэйкфилда и сотрудника CDC, прилетевшего из Атланты, в зале собралось 57 человек: иммунологи, вирусологи, эпидемиологи, гастроэнтерологи, педиатры, статисты и многие другие. Двадцать из приглашенных были профессорами (включая шестерых, удостоенных титула «сэр профессор»). Место проведения вызывало ассоциации с привилегиями и величием. Неоклассическая штаб-квартира Английской королевской коллегии хирургов напоминала Хитфилд, но большего размера: пятиэтажное здание из портлендского известняка с шестью рифлеными колоннами, гигантский ионический портик, и все это богатство окружено бескрайней зеленью Lincoln’s Inn Fields, самой большой садовой площадкой в Лондоне.
Тем утром в комнате, обшитой деревянными панелями, их взгляды встретились. Взъерошенная шотландка, сильная, солидная женщина, которая поднималась в Гималаи, играла в баскетбол и опубликовала 300 статей и глав в книгах, и в качестве оппонента – стажер-хирург, харизматичный крестоносец, имя которого навсегда останется в истории медицины, хотя и не в том виде, в котором бы ему хотелось. Позади них на стульях второго ряда теснились наблюдатели. Механический проектор отражал запущенные слайды.
