И снова Уэйкфилду пришлось сыграть возмущение. «Никакого конфликта интересов не существует. Мы никогда не слышали об Обществе инвалидов-аутистов и не предоставляли им никаких листовок», – написал он в The Lancet. К этому была добавлена строчка, которая, как он заявил впоследствии, доказывала его невиновность и честность:
«Только один из исследователей согласился помочь небольшому количеству этих детей от имени Совета по юридической помощи».
Уэйкфилд угрожал подать в суд на журнал Lancet после того, как тот осудил его конфликт интересов, когда я опубликовал его в The Sunday Times. Но журнал ответил, что из-за формулировки вышеупомянутой строчки не было понятно, когда именно началась «помощь» одного из авторов.
Фергюсон сделала все, что могла. Но у нее не было шансов. Ее научили врачебной этике и искусству дискуссий. Чтобы противостоять Уэйкфилду, необходимо было предоставить конкретные факты: данные, документы, доказательства. И, услышав его ответ, испытала чувство вины, на что Уэйкфилд и рассчитывал. Она кротко отступила.
– Прошу прощения, – сказала Фергюсон, как будто действительно была виновата. – Я не предполагала каких-то конкретных нарушений.
Тем не менее, она подошла к сути его стратегии очень близко. «Открытие» в статье, связывающее аутизм с вакциной, вовсе не было таковым. Это был важнейший компонент его исследования, средство достижения цели. Обеспокоенность родителей заставляла их обратиться в больницу, некоторые проехали сотни (в одном случае – тысячи) километров. Это был заранее запланированный критерий включения их детей в исследование.
Но через несколько мгновений после извинений и всего за несколько секунд до заключительного перерыва на чай маска Уэйкфилда ненадолго соскользнула, и он подтвердил природу принятого решения, не изменившуюся с момента его первой большой идеи. Переключив внимание с одной Фергюсон на всех собравшихся, он сделал настолько откровенное заявление, что из всех дневных дискуссий именно его председатель Паттисон вспомнит через 20 лет, когда я ему позвоню.
– Очевидно, что моя точка зрения отличается от мнения большинства людей в этом зале, – сказал Уэйкфилд, когда мероприятие подошло к концу. – И причина, я полагаю, заключается в том, что я сам посмотрел в микроскоп, в электронный микроскоп, увидел все это и добросовестно поработал. Я все еще чувствую связь между вирусом кори и хроническим воспалением кишечника. Теперь мне необходимо уйти и попытаться снова убедить вас в своей правоте. Именно так я и сделаю.
13. Рубеж столетий
Пессимисты постоянно твердят о конце света. В последний год XX века ходили разговоры о компьютерном вирусе, Y2K, который накануне нового 2000 года, ровно в полночь, уничтожит все банковские вклады, приведет к падению авиалайнеров и объявлению войны между США и Россией. По прогнозам, программы со старыми датами должны были исчерпать все возможные цифры и сойти с ума.
Однако для Royal Free и Уэйкфилда последний год второго тысячелетия оказался достаточно неплохим. К январю 1999 года его офис переместился с восьмого этажа на десятый, где из окон открывался прекрасный вид на Лондон. Почтовый ящик Уэйкфилда был забит направлениями и рекомендательными письмами, а это означало, что еще многих детей только предстоит обследовать. И его когда-то параллельные схемы судебных процессов, науки и бизнеса, наконец, сошлись воедино, как Юпитер, Венера и Марс в ночном небе на параде планет.
Во-первых, вспомним его секретный контракт с Ричардом Барром на предоставление доказательств о вреде вакцины Совету по юридической помощи. Запрашивая деньги два с половиной года назад, он пообещал отчитаться о результатах амплификации, «штамм-специфичного» секвенирования вируса кори, который проводил Ник Чедвик в качестве координатора исследования. Но молекулярные методы ничего не дали, поэтому в четверг, 26 января 1999 года, он подал отчет о пилотном исследовании, основанный лишь на иммуногистохимическом окрашивании. Никто не заметил. Он мог с таким же успехом приложить результаты своего обеда. Что Совету по юридической помощи до белков и нуклеотидов? Буря, вызванная The Lancet, гарантировала, что иск Барра будет финансироваться налогоплательщиками. Теперь крестовый поход поддержали еще четыре национальные газеты. Списки клиентов Барра пополнились примерно 800 семьями. И первые судебные иски против производителей вакцин уже были проштампованы красным в Королевских судах.
Уэйкфилд предоставил Совету секретный отчет, в котором утверждалось, что он открыл новый кишечно-мозговой «синдром», который ему удалось предсказать еще до обследования первого ребенка. Это соответствовало первому пункту контрольного списка лорда-судьи Стюарта-Смита: «специфический клинический синдром». И здесь же была указана специфическая патология (пункт 2 из списка), которую он назвал «аутистический энтероколит».
«Были обследованы и те дети, которые получали юридическую помощь, и группа независимо направленных педиатрами пациентов с аналогичным заболеванием», – сообщил он через Барра.
Вывод этого отчета заключался в следующем: у некоторых детей существует высокая вероятность причинно-следственной связи между вирусом кори или, возможно, каким-либо другим компонентом вакцины MMR, и новым синдромом.
Ту же историю он рассказал в The Lancet. Колит и увеличенные фолликулы – лимфоидная гиперплазия подвздошной кишки – оказались «постоянным паттерном кишечной патологии», – писал он Совету, – что «подтверждало» вирусную этиологию заболевания. Но его «временная связь» (пункт 3 контрольного списка) претерпела заметные изменения. Если говорить не о двенадцати детях, а о сорока, то период до возникновения поведенческих симптомов увеличился с 14 дней до четырех недель после прививки.
Думаю, Барр тоже отметил эти изменения. Он хорошо представлял себе ценность времени. Перед публикацией (даже до обследования детей) юрист вместе со своей будущей женой, ученым Кирстен Лимб, консультировали клиентов по этому вопросу. Пара подчеркивала, что Совет покроет расходы родителей, надеющихся подать в суд, если они сообщат о «четкой реакции» и «тесной временной связи» между вакциной и последствиями, желательно в «несколько дней». Это не значит, что клиентам диктовали нужные слова. «Давайте проясним этот вопрос, – настаивает Барр, прежде чем вообще отказывается от дальнейших комментариев. – Моя роль – делать все возможное для клиентов. Так было всегда и будет в дальнейшем. Ко мне приходили люди и рассказывали, что происходит с их детьми».
Это правда. Но с помощью листовок и рассылок пара многое подсказала родителям. Возможно, это и неудивительно, ведь Лимб считает, что ее дочь стала жертвой врачебной халатности. Или причина не в этом, а, например, в деньгах. В любом случае, они не клеймили врачей, но подразумевали их нечестность.
«Мы обеспокоены тем, что риски, связанные с возможным заболеванием, могли быть преувеличены, вероятно, для того, чтобы запугать людей и заставить их вакцинировать своих детей».
