И вот еще:
«Даже несмотря на очевидную связь между вакциной и неблагоприятными последствиями, врачи пренебрежительно относятся к ней и говорят, что причина симптомов не в вакцине».
Или даже так:
«Мы обеспокоены тем, что происходит некоторая подтасовка цифр».
Скользкие заявочки. То, что надо родителям с разбитым сердцем. В ближайшие десятилетия эти ядовитые семена сомнений взойдут и вырастут в целую идеологию. Немногие могут похвастаться более мощным приемом, чем выставить противника дураком и лжецом.
– Она очень довольна собой, – рассказывает мне о Лимб одна из матерей. – Она всегда говорит от имени Британии, редко сдается и уверена в существовании тысячи заговоров.
– Я должен быть с тобой по-настоящему честен, Брайан, – утверждает бывший коллега этой пары, который помогал им подготовить коллективный иск. – Работать на них было все равно что окунуть руку в кастрюлю с кипящим маслом.
Барр и Лимб говорили клиентам, что Уэйкфилд был «детским гастроэнтерологом», хотя это ложь. Они утверждали, что те, кто «любым способом оспаривает» безопасность вакцин, «публично дискредитировались», чего на самом деле не происходило. Пара даже признавала, что их целью было «поставить вопросительный знак» над «обоснованием» иммунизации.
«Излишне говорить, что и Кирстен, и я удовлетворены тем, что связь между прививками и симптомами у наших клиентов не является выдуманной. Врачебное вмешательство привело к их болезни напрямую», – заявил Барр в еще до встречи с Августом Ульштейном, за два года до выхода статьи в The Lancet.
За государственный счет эта парочка составила определенное мнение и не собиралась держать его при себе. То, что это была махинация, понятно уже из довода, который они приводили своим клиентам. Обратившись к древним непрофессиональным книгам для семейного пользования, они отметили, что до появления вакцин врачи не боялись кори, эпидемического паротита и краснухи. Доктора говорили родителям, что инфекции обычно протекают в легкой форме. Но поразительный контраст: после того, как вакцины были лицензированы, восприятие болезней явно изменилось. Теперь врачи необъяснимо подчеркивали риски ранее пустяковых заболеваний. «Что-то любопытное произошло с официальной трактовкой детских болезней, – сообщали они своим клиентам, многие из которых не были связаны с медициной. – Все они стали более опасными с тех пор, как появились вакцины».
Вместе со своими гениальными аргументами и резко увеличившимся числом клиентов, Барр и Лимб переехали в более крупный офис в Лондоне. Правда, пространство для маневра, возможно, уменьшилось Но родители все еще могли свободно рассказывать, как они видят ситуацию. Мисс номер Два, как обычно, была в первых рядах. «ЦИНИЧЕСКАЯ ПОПЫТКА СКРЫТЬ ПРАВДУ», – кричала она в своей группе «Аутизм, индуцированный аллергией», финансируемой государством. «СКАНДАЛЬНЫЙ ПУБЛИЧНЫЙ ОБМАН».
Мисс номер Два была жемчужиной, таких людей – один на миллион. Она генерировала идею за идеей. В марте 1999 года женщина организовала конференцию в Национальном музее мотоциклов с Уэйкфилдом в роли звезды, собрав почти 400 человек, включая австралийского профессора. Невероятно, но факт: именно она первая предложила механизм повреждения (пункт 4 контрольного списка Стюарта-Смита). Она озвучила его в телефонном разговоре после выпуска Newsnight, сохранившемся в иске Барра в неизменном виде.
Этот механизм проистекал из «опиоидной» идеи, которая даже была отражена в статье The Lancet. Эстонский психобиолог Яак Панксепп вводил морфин лабораторным крысам и морским свинкам. Затем наблюдал, как они впадают в ступор или сходят с ума. В статье, объемом две с половиной страницы, опубликованной в июле 1979 года, он выдвинул гипотезу, что «опиоидные пептиды» (в первую очередь, их можно найти в пшенице и молочных продуктах) приводят к тому, что он назвал «опиоидным избытком». У детей это вызывало «эмоциональное расстройство», то, что он считал аутизмом.
«Подумайте о морфине или героине, и вы поймете основную идею», – популяризировала эту идею Мисс номер Два.
Сколько буханок хлеба нужно съесть, Уэйкфилда не интересовало. Но он ухватился за сам механизм – то, что я называю «моделью детского аутизма на грызунах», – именно после того, как услышал об этом от Мисс номер Два. В своей статье он выделил для этого двести слов, а еще больше потратил в своем секретном отчете юридическому Совету.
«Последовательная связь между повреждением кишечника, персистенцией вируса кори, аутоиммунитетом и аутизмом воплощено в гипотезе «опиоидного избытка, – писал он совету. – Гипотеза предполагает, что в раннем возрасте опиоидные пептиды, особенно в составе β-цезоморфина и β-глиадорфина, полученные из диетического казеина и глиадина (компонента глютена), соответственно, попадают в кровоток через поврежденный кишечник».
Итак, вот каким образом MMR должна была вызвать аутизм. Персистенция вируса кори в теории приводила к воспалению кишечника. Затем «избыток» пептидов из пищи попадал в кровоток, оттуда в мозг, где и вызвал повреждение. Мисс номер Два так и заявила в суде: «Присутствие вируса в вакцине против кори и его попадание в ткани кишечника вызывает нарушение регуляции иммунитета и/или аутоиммунные реакции, которые вызывают развитие воспалительного заболевания кишечника. Оно, в свою очередь, запускает биохимический каскад, заканчивающийся избытком опиатных пептидов в кровотоке и повреждением мозга в виде аутизма».
Абстрактное теоретизирование, да. Но 1999-й стал годом гипотез о влиянии прививок на мозг. В июле в США и без того возникла обеспокоенность, когда Служба общественного здравоохранения и Американская академия педиатрии призвали отказаться от консерванта на основе ртути, тимеросала, который тогда содержался во многих вакцинах. Считалось, что его применение могло негативно повлиять на детскую нервную систему.
Тимеросал использовался около 70 лет для защиты флаконов с многодозовой вакциной от бактерий. План по постепенному отказу от этого вещества закончился отзывом британских брендов и паникой. Когда правительство предприняло шаги по ужесточению проверок безопасности вакцин, юристы сформировали кампании и начали подавать коллективные иски.
Ослабленная MMR никогда не содержал тимеросала. Но обеспокоенность населения сыграла Уэйкфилду на руку. В то время он все еще думал о кори, и после работы на Барра и тщательного изучения модели на грызунах, которую преложила Мисс номер Два, его третьим приоритетом был бизнес: он хотел зарабатывать деньги. Его биотехнологическая компания Immunospecifics все еще вела переговоры с медицинской школой, которая к тому времени была объединена с лондонским University College – престижным учреждением с 16 тысячами студентов и 7 тысячами сотрудников, сидящих в бесчисленных зданиях. Этому заведению теперь принадлежали его патентные заявки на тесты, методы лечения и монокомпонентные противокоревые вакцины, которые, несмотря на подачу без разрешения своего работодателя, он разработал, находясь в составе их штата.
