Итак, Пепис вызвал Уэйкфилда в центр города, говоря административным языком, наверх. Вместе с Паундером они отправились в Блумсбери, в 5 километрах к югу, где в штаб-квартире университета, охраняемой каменными львами, Уэйкфилду повторили предложение Пеписа. Предлагавшего звали Крис Ллевеллин Смит, бывший генеральный директор компании, занимавшейся андронным коллайдером в Женеве (Швейцария). Он также состоял в Королевском обществе и, будучи ректором колледжа и президентом, занимал офис размером примерно в половину футбольного поля.
Сидя за огромным столом для переговоров, Ллевеллин Смит попросил Уэйкфилда провести проверку, которую заслуживали напуганные молодые семьи. Он также попросил его прекратить публичные заявления до тех пор, пока не будут опубликованы результаты этой проверки. Университет не только поддержал бы проект на этих условиях, но и отдал бы ему патенты на тесты, вакцины и продукты, которые он мог бы использовать через Carmel по своему усмотрению.
«Мы настоятельно призываем вас не публиковать преждевременные наблюдения в этой области, – написал ему впоследствии Ллевеллин Смит в двухстраничном письме, которое Уэйкфилд получил в понедельник, 13 декабря. – Хорошая научная практика теперь требует, чтобы Вы подтвердили или опровергнули, причем надежно и, прежде всего, воспроизводимо, предполагаемые причинно-следственные связи между вакцинацией MMR и аутизмом / аутистическим энтероколитом / воспалительным заболеванием кишечника, которые ранее постулировали».
Вот как обстояли дела в бетонном замке, когда XX век подошел к концу. Пока опасения по поводу 2000 года распространялись в застольных разговорах, Пепис в своем офисе обдумывал вероятный ответ Уэйкфилда, который, по мнению главврача, был фантазером. Вряд ли он согласится с «хорошей научной практикой».
Но затем, всего за 11 дней до первого солнечного луча нового года, Уэйкфилд дал ответ: «В связи с нашей встречей и письмом ректора я готов удовлетворить Вашу просьбу».
14. На Капитолийском холме
Джон О’Лири обладал даром уболтать кого угодно. В кабинете 2154 офисного здания Rayburn House, в 300 метрах от Капитолия, он говорил с таким убеждением, что казался абсолютно независимым экспертом. Для Уэйкфилда его речь была прямо как теннисный «гейм, сет, матч».
«Я могу подтвердить, что его гипотеза верна», – с мягким ирландским акцентом заявил О’Лири.
Если смотреть из передней части зала заседаний, О’Лири сидел слева от столов, накрытых белой скатертью. Этот полный мужчина с лысой макушкой, окруженной «монашеским» венчиком темных волос, в темно-синем костюме, белой рубашке и сером галстуке пристально смотрел на собеседников сквозь очки в металлической оправе.
Доцент-патоморфолог 36 лет говорил с дюжиной законодателей. Это был момент зарождения полемики по поводу безопасности иммунизации за пределами Великобритании.
«В 96 % биоптатов детей с аутистическим энтроколитом, поступивших от Уэйкфилда в мою лабораторию, обнаружен геном вируса кори», – продолжил О’Лири.
Это был четверг, 6 апреля 2000 года. Утро. Почти четыре года до моей первой статьи. О’Лири пригласили дать показания в качестве эксперта. Его выступление стало событием дня. Мисс номер Два наблюдала за происходящим из соседней комнаты, а Лоррейн Фрейзер, медицинский корреспондент Mail on Sunday, наблюдала прямо из своего офиса в Лондоне и готовила серьезную рецензию:
«Эксклюзив: убедительные доказательства, которые медицинское учреждение предпочло проигнорировать».
О’Лири говорил уже около 20 минут, после почти двух часов заседания. Перед Комитетом по надзору и правительственной реформе Палаты представителей под председательством конгрессмена Дэна Бертона уже выступили политики и группа из шести родителей.
Бертон был республиканцем, представляющим часть штата Индиана. Он созвал это слушание, которое шло уже около пяти часов, в личных интересах. Конгрессмен был убежден, что его любимый внук, Кристиан, пострадал от вакцины.
«Я не могу поверить, что это просто совпадение, – сказал Бертон, когда родителей сменила медицинская комиссия, состоящая из О’Лири и еще пяти человек. – За несколько дней обычный ребенок, с которым мы играли и разговаривали, превратился в замкнутое создание, которое постоянно бегает, бьется головой о стену и размахивает руками».
Бертон назвал шесть свидетелей. Те встали плечом к плечу, подняв правые руки, чтобы поклясться в правдивости своих показаний. Конгрессмен расспрашивал их о массе телевизионных предупреждений насчет побочных эффектов вакцины: «Клянетесь ли Вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды?»
О’Лири ответил утвердительно.
Позади него сидели хорошо одетые мужчины и женщины: шесть рядов участников слушания. А справа от него сидел Уэйкфилд, импортирующий свой крестовый поход на следующий большой рынок, в США. Сегодня утром он провел пресс-конференцию вместе с активистами кампании против вакцинации, которая транслировалась в прямом эфире. Это была попытка заложить основу для своих новых деловых схем.
Подстриженные и уложенные волосы Уэйкфилда прямо кричали о вложенных в себя деньгах, а цвет лица был настолько ровный и неестественный для мужчины 43 лет, что можно было подумать о косметике. На нем был строгий черный костюм в тонкую полоску, черная рубашка и галстук. Он выступил перед О’Лири, показав свою презентацию на мониторе, установленном высоко на стене. «Мой доклад не должен толковаться как борьба с прививками, – начал он. – Я выступаю лишь за безопасность вакцин».
Затем он 13 минут приводил свои доказательства, легко, четко, элегантно, правдоподобно, как парит дельтаплан в восходящем потоке ветра. «Аутистический энтероколит был настоящим синдромом, – говорил он, – с выраженным поражением кишечника и регрессией поведенческих навыков». Уэйкфилд упомянул и набухшие фолликулы, «важный морфологический признак». Он показал фотографии светловолосого Ребенка номер Два, до и после. Затем речь зашла об опиоидных пептидах, «воздействующих на мозг», различии между регрессивным и классическим аутизмом и первых шестидесяти детях, прошедших через Малкольм Уорд.
«У подавляющего большинства был аутизм, – сказал он, теребя карандаш. – Но встречался целый спектр нейропсихиатрических проблем, включая синдром Аспергера и синдром дефицита внимания».
Учитывая эволюцию диагнозов в области психического здоровья, это был хороший ход. «Синдром Аспергера», как его тогда называли в Европе в соответствии с Международной классификацией болезней ВОЗ, или «расстройство Аспергера», как было указано в руководстве Американского психиатрического общества, был менее тревожной темой, чем аутизм.
Но главной в докладе, как всегда, была его большая идея. Корь. И здесь, за две с половиной минуты до того, как О’Лири начал свое выступление, Уэйкфилд произнес нечто, напоминающее признание. «Нам не удалось полностью идентифицировать этот вирус путем молекулярной амплификации», – сказал он, имея в виду тесты Ника Чедвика, обещанные Совету по юридической помощи в рамках сделки с Ричардом Барром.
