Его негодование было понятно, но не слишком ли сильно его задели слова Тейлора? Ирландец был уверен в своих выводах. Конечно, я не могу ничего им противопоставить. Но в своей клятве перед комитетом он поклялся говорить всю правду. Тем не менее патоморфолог утаил, что, по рекомендации Уэйкфилда, у него тоже была сделка с Барром. Как я узнал позже, всего за неделю до слушания О’Лири переименовал зарегистрированную в Дублине компанию Unigenetics (директором которой стал сам Уэйкфилд), чтобы получать выплаты от лондонского коллективного иска. Более ста детей, родители которых подали в суд из-за вакцины MMR, должны были пройти тестирование на его аппарате 7700. А счет этой компании, по планам, должен был составить почти 800 тысяч британских фунтов.
Могли ли эти факты повлиять на его беспристрастность? И это еще не все. Когда о его лаборатории узнали родители и стали обращаться за анализом, он брал с них плату, а отношения с человеком, сидящим справа от него, Уэйкфилдом, были еще более сложными. Насколько мне стало известно, за четыре месяца до слушания О’Лири присоединился к Immunospecifics в качестве акционера. А в «личном и конфиденциальном» проекте компании Carmel, которую до вмешательства Марка Пеписа планировалось открыть за три месяца до слушания, «профессор Джон О’Лири» был указан в качестве пятого зарегистрированного владельца с 11,1 % акций.
«Техническая база компании будет располагаться в отделении патоморфологии Coombe Women’s Hospital в Дублине», – говорится в плане. Там же был указан ABI Prism 7700, который О’Лири хвалил в прямом эфире, как будто он продавал членам комитета Мерседес: «Один из основателей компании, профессор Джон О’Лири, значительно продвинул концепцию количественного ПЦР». По иронии судьбы, конгрессмен Бертон часто имел дело с финансовыми конфликтами. И дискуссия профессоров подняла эту нежелательную тему. Высокопоставленный демократ комитета, Генри Ваксман из Калифорнии, призвал федеральные агентства принять во внимание исследование О’Лири. Но председатель это предложение отверг.
– Мы проверили все финансовые отчеты сотрудников FDA, HHS и CDC, – сказал Бертон, – и обнаружили, что у некоторых из этих людей, даже в консультативных группах, действительно могут быть финансовые конфликты.
– Кто финансировал ваше исследование, доктор Уэйкфилд? – напрямую спросил конгрессмен.
– Мы сами, – ответил Уэйкфилд, подумав пару секунд. – У нас есть небольшой благотворительный взнос.
– Понятно, благотворительная организация.
– Но нам было немного сложно получить финансирование.
О’Лири этот же вопрос так и не был задан. Тейлор ответил, что его финансировало правительство.
Меня удивило то, что О’Лири так рьяно подчеркивал свою независимость. Тем не менее еще одно его заявление противоречило свидетельству его коллеги. Уэйкфилд говорил, и не раз, что метод Чедвика недостаточно чувствителен. Так что, если у О’Лири был более качественный аппарат, он мог бы действительно найти вирус. Логично. «TaqMan PCR в тысячу раз более чувствителен, чем стандартный метод», – говорил О’Лири.
Дело даже не в том, что производитель этого аппарата не подтверждает сие заявления. В своем 15-минутном докладе О’Лири упомянул о проведении «стандартной» ПЦР на тех же тканях из Лондона. Он даже показал слайд с характерными полосками, которые оценивал и Чедвик. Он сказал Бертону, что «у всех детей с аутистическим энтероколитом» вирус кори был выявлен и стандартным методом, с фазой раствора. «Посредством обычной ПЦР мы обнаружили вирус кори в биоптатах кишечника этих детей, с надлежащими отрицательными контролями», – пояснил он.
Но если это так, зачем понадобился 7700? Да, он удобен, но был ли он необходим? И если даже банальная ПЦР может выявить геном вируса кори в ткани кишечника детей, почему Чедвик не смог ее найти? Это была загадка, которая не давала покоя. Почему японские ученые из университетов Акита и Хиросаки не смогли найти вирус с помощью ПЦР? И почему в субботу, 28 февраля 1998 года, в журнале The Lancet было опубликовано исследовательское письмо, в котором ученые из ведущих лабораторий общественного здравоохранения британского правительства также заявили, что им ничего не удалось обнаружить?
О’Лири проверил образцы, взятые у пациентов с болезнью Крона, и сообщил об обнаружении вируса кори в трех из четырех случаев. «Это интересный биологический факт», – сказал он Бертону.
Мы еще встретимся с этим патоморфологом.
15. Увольнение
Администрации этого было достаточно. Уэйкфилду пора было уйти. Осталось определиться, как же его уволить. Через несколько дней после получения отчетов по слушанию из Вашингтона, округ Колумбия, менеджеры University College начали обсуждать способы реализации этого плана.
В 20:27 5 апреля 2000 года, за тринадцать часов до слушания в кабинете 2154 с участием конгрессмена Бертона, Марк Пепис получил факс.
«Марк, я прилагаю список участников пресс-конференции, запланированной на 6 апреля перед слушанием в Конгрессе. Как видите, Эндрю Уэйкфилд примет в нем участие», – зачитал он трехстраничное письмо. Отправителем был Дэвид Солсбери, государственный служащий и педиатр, который впервые столкнулся с Уэйкфилдом после отзыва вакцин.
Он сам выступал от демократов на подобных слушаниях. Солсбери более семи лет работал гастроэнтерологом и всю свою трудовую жизнь боролся с кризисом вакцинации. Дэвид знал, что доктора без пациентов попросили воздержаться от публичных выступлений.
Доверие родителей к MMR в Британии скатилось, как грузовик, теряющий сцепление с дорогой, со склона ледяного холма. Это было медленное, но верное продвижение к катастрофе. Показатель иммунизации детей к двухлетнему возрасту упал с пикового значения в 91,8 % (до выхода Newsnight) до 87,6 %. С ростом когорты восприимчивых детей неизбежно приближались и вспышки болезней.
Уэйкфилд согласился провести проверку по «золотому стандарту», чтобы подтвердить или опровергнуть свою гипотезу. Но он все еще не предоставил Пепису никакого протокола, да еще и проигнорировал напоминание ректора и президента. «Прошло три месяца с тех пор, как я написал вам, – отметил 16 марта Крис Ллевеллин Смит, – прошу Вас прислать мне отчет о ходе работы над предложенным исследованием, если возможно, в течение следующей недели». Уэйкфилд ответил, что любые «дальнейшие сообщения» по этому вопросу должны осуществляться через профсоюз, Ассоциацию преподавателей университетов.
Пепис был прав. Уэйкфилд не собирался выполнять проверку. Он отказался от явно заманчивого предложения.
Итак, теперь на сцену должна была выйти Сара Брант – начальник отдела кадров лондонского University College, состоящего из пятидесяти человек. Штаб-квартира отдела располагалась в Блумсбери. Саре было поручено уволить Уэйкфилда из учебного заведения как можно быстрее, с наименьшими затратами и минимальными негативными последствиями.
Для Пеписа Уэйкфилд был пустой тратой времени и средств. Не просто врач без пациентов и учитель без учеников, он даже не был ученым, а вел себя как фанатик и оппортунист. «Он не занимается клинической работой и, насколько мне известно, не преподает, – писал Пепис Бранту и коллегам в записке, которую мне впоследствии удалось прочесть. – Я считаю, что его деятельность серьезно подрывает репутацию нашего учреждения».
