Шафер переиздал результаты дефектной статьи Кавасима. Он поработал и с широко освещенной, но в корне неверной «Мрачной правдой». Игнорируемая американскими СМИ, эта ложная информация импортировалась и передавалась семьям, затронутым аутизмом, пока шум из-за Атлантики не стал настолько громким, что за 10 недель до митинга в Вашингтоне был объявлен «фестиваль Уэйкфилда».
«Мы так пристально занялись проблемой MMR, потому что в настоящее время британская общественность прямо одержима это темой», – объяснял Шафер. Фестиваль был инициирован статьей Джона О’Лири в недолговечном журнале Molecular Pathology. Используя свой аппарат ABI Prism 7700 для амплификации генов, дублинский профессор, появившийся в Вашингтоне двумя годами ранее, заявил, что доказал гипотезу Уэйкфилда. Он сообщил, что в ткани кишечника у 75 из 91 ребенка с диагнозом «аутизм, энтероколит и лимфоидная гиперплазия подвздошной кишки» нашелся вирус. Это по сравнению с 5 из 70 контрольных пациентов! Его данные «подтверждают связь», – писал Шафер.
Это привело к тому, что дебаты о MMR теперь превратились в национальную забаву. Все, от премьер-министра до знаменитых шеф-поваров, стали рассуждать, будто известные вирусологи.
Уэйкфилд, соавтор статьи О’Лири, имел дополнительные связи в СМИ. В его организации, Visceral, которую он создал для сбора средств, работал человек, невестка которого (женщина по имени Сара Барклай) была репортером телеканала BBC. И хотя она уверяет меня, что менеджеры знали о ее родственных связях, она устроила собственное расследование для программы Panorama канала BBC.
«Мы обнаружили вирус кори, – сказал ирландец ей в камеру. – И следующее, что люди хотят знать, это генетическая последовательность штаммов».
В американских СМИ выступление О’Лири не транслировали. Но Шафер опубликовал ссылку на канал BBC. Он завоевал аудиторию отцов и матерей, многие из которых, должно быть, задавались вопросом, просматривая его вырезки: «а не навредили ли мы собственному ребенку?». Точно так же в информационном бюллетене было опубликовано послание а-ля Уэйкфилд Молл, с его грандиозными формулировками, разошедшимися как мем по бесчисленным сайтам. «Все вы, и родители, и дети, являетесь источником вдохновения и силы для нашей работы, – раздался его помпезный тон в интернете. – Наше стремление к истине направлено через тернии науки – науки сострадательной и бескомпромиссной».
Ничто не могло сравниться с «маленьким огоньком» Шафера при создании моста Уэйкфилда в Америку. Но Шафер был не один. Конгрессмен-республиканец Дэн Бертон со своими слушаниями на Капитолийском холме был уверен в том, что его внук поражен вакциной, и он год за годом проводил серию показательных слушаний. Уэйкфилду, независимо от результата испытаний, выкладывали дорожку из желтого кирпича прямиком «из старушки Англии».
После своего появления в 2000 году в Вашингтоне с О’Лири он вернулся сюда через год (на этот раз в свободном костюме кремового цвета) и сказал почти то же самое, что и раньше. Синдром. Заболевание кишечника. Стойкий вирус кори (который, по его словам, был секвенирован и оказался вакцинным штаммом). «Имейте в виду, что мы столкнулись с регрессивным аутизмом, а не с классическим аутизмом, когда ребенок нездоров с самого начала», – подчеркнул он.
Но, как Уэйкффилд понял после общения с главврачом Royal Free, Марком Пеписом, харизма – это еще не все. На том же заседании сидел главный американский эксперт по проблеме взаимодействия кишечника и мозга: его называли «отцом нейрогастроэнтерологии». Этого кучерявого мужчину звали Майкл Гершон. Он работал заведующим кафедрой анатомии и клеточной биологии Колумбийского университета в Нью-Йорке.
Гершон сказал Бертону, что если вирус кори повышает проницаемость стенки кишечника, то помимо опиоидных пептидов из него в кровоток поступали бы многие белки аналогичного размера. Но они этого не делают. По словам Уэйкфилда, для того, чтобы компоненты пищевых продуктов причинили вред, им необходимо просто избежать переработки в печени. Мало того, что Гершон считал это невозможным, но ведь должно произойти еще одно чудо – открытие защитного гематоэнцефалического барьера, он бы должен был пропустить пептиды «как Красное море Моисея».
Уэйкфилд никогда не отвечал на эти вопросы: ни тогда, ни, насколько мне известно, после этого слушания. Но на следующей встрече с Бертоном он задумался о том, что сказал Гершон. Вопросы будут раздражать его до возобновления слушаний, через два месяца после митинга на Национальной аллее. А затем беглец из Британии набросится на него него и атакует словами из информационного бюллетеня Шафера.
После того как Гершон провел чудо-сравнение с Моисеем, он пересказал информацию, полученную от еще одного выдающегося ученого. Его звали Майкл Олдстоун, всемирно известный гуру по вирусу кори из Scripps Research Institute в Сан-Диего, Калифорния, ведущего исследовательского учреждения в мире. Уэйкфилд надеялся сотрудничать с Олдстоуном, пока Пепис не узнал об этом и не предложил ему проверить лабораторию О’Лири. Таким образом, закодированные вслепую образцы были отправлены из Калифорнии в Ирландию, и, как Гершон объявил Бертону, результаты вернулись с множеством отклонений. По его словам, некоторые образцы, отправленные дважды с намеренно разными кодами, были признаны как положительными, так и отрицательными.
Наиболее вероятным объяснением было заражение из самой лаборатории. Хрупкий, легкий как воздух, РНК-вирус может часами висеть в комнате, прикрепляться к рукавам пальто или к двери, чтобы оказаться там, где его не должно быть. Или 7700 был неправильно настроен, или работа осуществлялась без необходимых средств защиты. Другой возможностью было неправомерное поведение лица или лиц, имеющих доступ. Но в любом случае Олдстоун отказался от дальнейшего сотрудничества с ирландцем.
«Олдстоун пришел к выводу, что отчет неприемлем для сертификации клинической лаборатории», – сказал Гершон комитету Бертона.
Уэйкфилд был возмущен. У него были большие планы, и лаборатория в Дублине была жизненно важна для иска Барра, который вот-вот будет рассмотрен в Лондоне. Врач утверждал, что вирус секвенирован и аналогичен вакцинному штамму, и, если заражение и имело место, то в Калифорнии, а не у О’Лири.
«Я хотел бы внести ясность, – заявил Уэйкфилд. – Поведение доктора Гершона было позорным».
Здесь, несомненно, было бы уместно провести научную дискуссию. Но Уэйкфилд набросился на ученого в письме на пяти страницах со всем своим изяществом, усиленным отъездом из Хэмпстеда. Гершон, как он сообщил Бертону, виновен не только в «очевидных ошибках», но и в «непрофессиональном поведении», «ложных показаниях», «явно неверных утверждениях», «некачественной науке», «отсутствии честности», «что равносильно лжесвидетельству». И «злонамеренная дезинформация» может смело называться «клеветой». Насчет Олдстоуна Уэйкфилд написал, что эксперт по кори был виновен в «очевидных ошибках» и «небрежности», и, если он знал о «сути» показаний Гершона, он тоже «мог считаться лжесвидетелем».
Не было больше мистера Славного Парня из старой веселой Англии. И это он еще не закончил. Вернувшись на слушание в июне 2002 года, Уэйкфилд сделал драматическое заявление, в котором намекнул, что колумбийский ученый мог бы «разъяснить комитету с некоторым запозданием, какие права собственности его жена имеет на вакцину против ветряной оспы Merck».
