До сих пор Барр и Лимб склонялись в пользу все более сложной гипотезы, которую Уэйкфилд склеил из разных теорий. Она зародилась в момент Гиннесса в Торонто, в ходе размышлений о причине болезни Крона. Вирус кори появился после прочтения энциклопедии. Затем примешалась и гипотеза психобиолога об опиоидах, это произошло после телефонного разговора с Мисс номер Два. После минимальных попыток исследовать и другие возможности (например, что вирус кори может напрямую повредить нервные структуры), они остановились на старой последовательности: MMR – персистенция вируса кори в тканях – энтероколит – дефект кишечника – избыток опиоидов в крови и в мозге – регрессивный аутизм.
Парам-парам-пам.
– Я был убежден, что однажды все всплывет, – говорит Марч, эксперт по вирусу чумки крупного рогатого скота, эквиваленту и предку кори. – По сути, исследовательскую программу на 5 или 6 миллионов фунтов стерлингов проводило два юриста. И это было беспрецедентно. Если бы вы сказали Совету по медицинским исследованиям, что весь бюджет в этом году уйдет на юриста и помощника юриста, они просто бы не поверили. Но именно это и произошло.
Пара работала круглосуточно. Но независимо от того, вызвала или не вызвала MMR аутизм, их целью было посеять хаос.
«Я не могу не признать тот факт, что начинать судебный процесс при таком настрое общества было бы катастрофой», – написал Королевский консул и адвокат Джереми Стюарт-Смит (сын судьи сэра Мюррея). Его наняли работать вместе с Августом Ульштейном, и он упомянул это в 22 секретных страницах через два месяца после того, как был вручен первый иск.
Несмотря на предупреждения, ситуация не улучшилась, а сборы и расходы росли как бамбук. Задача была настолько сложной, что в июле 2000 года команда Барра даже предложила (судья назвал это «глупым»), чтобы аутизм был «оставлен в стороне» на неопределенное время, а судебное разбирательство продолжалось исключительно на основании утверждения, что вакцина MMR вызывает «аутистический энтероколит». И, что еще более странно, они утверждали, что это предполагаемое новое заболевание кишечника часто протекало «субклинически». Они заявили в суде, что больной мог даже не знать, что у него есть. «То, что инфекция может не вызывать клинических симптомов, не означает, что ее не существует», – сказано в заявлении команды Барра.
Даже за полгода до момента истины в Уорвике Королевский консул не убедил Барра. После Стюарта-Смита – младшего с его мнением о том, что без более убедительных доказательств эти утверждения «потерпят неудачу», Барр нанял другого адвоката, Симеона Маскри, и они доложили Совету по юридической помощи о расстройствах аутистического спектра.
«Мы все еще не можем сказать, исходя из баланса вероятности, что вакцина вызвала расстройства аутистического спектра».
Баланс вероятностей. Никаких научных доказательств. И все же, независимо от хода судебного процесса, как в Великобритании, так и в США, страх и чувство вины вызывали смятение родителей и вспышку болезни. Даже мэр Лондона по имени Кен Ливингстон призывал избегать прививок MMR. «Я ни в коем случае не стал бы подвергать ребенка такому риску, – высказался он в эфире радио-шоу. – Зачем вводить в организм все три прививки одновременно?»
Но за кулисами иска Барра, который исчерпывался требованиями компенсации для 600 детей, его эксперты все еще боролись с логикой. Попытки Уэйкфилда удовлетворить чек-лист Стюарта-Смита все еще не объясняли, почему тройной продукт, по которому они судились, был менее безопасным, чем монокомпонентные вакцины. В основе оставалась грандиозная идея, сияющая в голове Уэйкфилда так же ярко, как и раньше.
Как отметил один из двух судей в процессе:
«Все механизмы опираются на устойчивость вируса кори в организме детей с регрессивным аутизмом».
Сам Уэйкфилд не мог разгадать загадку. Он не был вирусологом, иммунологом, эпидемиологом или каким-либо другим специалистом, чтобы высказать свое авторитетное мнение в суде. И в письменном интервью Британскому национальному музею науки он признал, что не знает этого.
Музей: Эндрю Уэйкфилд предложил разделить вакцины на всякий случай, и именно этого мнения придерживается большинство врачей, предлагающих монокомпонентные вакцины. Как он рассуждает?
Уэйкфилд: «Это чисто эмпирический анализ, мы понятия не имеем. Это работа специалистов общественного здравоохранения».
Итак, вернемся в Уорвик, к результатам анализов крови и мочи, собранных медсестрой Додд. «Исследование было ослепленное, – вспоминает Марч, молекулярный биолог, вирусолог и бывший научный сотрудник Гарвардской медицинской школы. – И кто-то после озвучивания результатов должен был говорить, был ли это анализ ребенка с аутизмом, либо материал взят у пациента контрольной группы».
Слушание начиналось как церемония вручения «Оскара», а закончилось, будто рассвет в Лас-Вегасе.
– Как только результаты начали записываться на доске, – рассказывает Марч, – стало совершенно очевидно, что между аутистами и контрольной группой не было разницы, причем ни в анализах мочи, ни в анализах крови.
Марч оказался отличным собеседником. У него был близкий родственник с аутизмом.
– На самом деле я никогда не видел, чтобы это было опубликовано, и не знаю почему, но, как ни странно, – говорит он мне, – вирус кори чаще обнаруживался у детей из контрольной группы, чем у детей с аутизмом.
Я могу поручиться за эти результаты, так как получил в Дублинской лаборатории электронный вариант таблицы. В то время как кровь Ребенка номер Два не содержала вируса, три контрольных пациента с фамилией «Уэйкфилд» и очевидными инициалами, были включены в таблицу как инфицированные.
Задача Марча заключалась в том, чтобы определить, есть ли в моче избыток опиоидов. Он работал в Moredun Research Institute – центре изучения болезней домашнего скота, к югу от Эдинбурга, Шотландия. А Барр и Лимб наняли его для использования масс-спектрометрии: бомбардировки испытуемых образцов электрически заряженными частицами и взвешивания их молекулярных компонентов. Во время обсуждения результатов Марч с коллегой вышли из конференц-зала в широкий коридор, устланный ковром, где они обдумывали значение полученных данных. «Избыток опиоидов» не подтвердился. Так же, как и вирус кори.
– Я вернулся, и они продолжили, как будто ничего не произошло, – вспоминает он. – Я как бы сказал напрямую: «Простите, я не понимаю. Не может быть никакого дела». Они посмотрели на меня, уточняя, что я имею ввиду. И я ответил: «Очевидно, здесь нет дела».
Марча попросили подписать соглашение о конфиденциальности. Полученные данные никогда не будут опубликованы. «Это можно сравнить с религией. Если вы получаете результат, который вам не нравится, вы игноруете его и продолжаете верить». В этом нет ничего удивительного. Такова логика судебного разбирательства. Истина никогда не становится целью. Нужно просто выиграть или, по крайней мере, повысить счет за юридическую помощь. И, что вполне понятно, Барр сохранил самообладание даже после момента истины. В Норфолке было незамедлительно созвано собрание по вопросам пептидов (четыре ученых из США отправились к Марчу), на котором «опиоидный избыток» был заменен новую «гипотезу подавления опиоидов».
