Медицина даже не была моим профилем. Я занимался решением социальных проблем – бедность, бездомные, тюрьмы, инвалидность, неравенство в доступе к власти. Когда я писал об этом, мои истории появлялись на страницах с 3 по 9, тогда как почти все, что касалось врачей, выходило на титульный лист. Но после обеда с Нуки я отправил несколько писем и, вместо того чтобы начать дело о MMR, засел за написание романа.
Я не закончу роман в ближайшие 13 лет. У жизни были на меня другие планы. Одним воскресным днем, в конце ноября, я прогуливался по Лондону от Букингемского дворца до Трафальгарской площади и наткнулся на небольшой центр искусств, который в тот день транслировал телешоу под названием Hear the Silence. Его описали как «документальную драму», в которой актеры, играющие Уэйкфилда и одну из матерей, сражаются со злобным медицинским учреждением. Мать на экране была вымышленным персонажем. Но, как я узнал позже, это был прототип Мисс номер Два. Когда показ закончился, актриса встала и произнесла речь: элегантная в своей роли и еще более манерная вне ее, женщина с ланкаширским акцентом уверенно призывала людей к порядку.
Согласно драме, Мисс номер Два первая связалась с Уэйкфилдом и сама ринулась в больницу. Итак, на следующий день я ей позвонил, а через четыре дня поехал к ней, в небольшой дом из желтого кирпича на окраине маленького городка в Кембриджшире (который я не буду называть, чтобы обеспечить конфиденциальность) в 130 километрах к северу от Лондона. Мисс номер Два жила со своим мужем и двумя здоровыми детьми 22 и 12 лет. Ребенок номер Два, которому тогда было 15 лет, учился в специальной школе, но ему нужен был надежно огороженный двор с батутом и небьющимися игрушками.
По телефону я сказал женщине, что меня зовут Брайан Лоуренс из The Sunday Times. Я получил разрешение от Нуки и от юриста Times на псевдоним. Это обычное дело в следственной работе. К тому времени уже можно было ввести поисковый запрос в Google, и меньше всего я хотел, чтобы Мисс номер Два прочла мою историю с АКДС и заняла оборонительную позицию, отвечая на вопросы. «Брайан Лоуренс на самом деле был Брайаном Диром, отмеченным наградами журналистом-следователем», – сообщил позже глава лондонского бюро Washington Post’s Гленн Франкель.
К тому времени я прочел статью о двенадцати детях и отметил заявленную временную связь. Родители восьми детей винили вакцину MMR, причем первые поведенческие симптомы проявлялись не позднее, чем через 14 дней после прививки. Я знал, что это был тот же временной период, который Джон Уилсон выбрал в 1970-х для отбора предполагаемых жертв АКДС. Это был тот же срок в моем отчете правительству, датированном маем 1981 года. В попытке отсортировать случаи заболеваний мозга после введения АКДС, в главе о «временной связи» указано время появления симптомов с учетом статьи невролога с Great Ormond Street. Когда «спазмы и поведенческие расстройства» возникали «более чем через 14 дней» после прививки, связь считалась «скорее, маловероятной, чем вероятной». Но когда о проблемах было сообщено в течение двух недель, это было сочтено «скорее вероятным, чем маловероятным».
Сидя в гостиной Мисс номер Два со своим диктофоном, я спрашиваю у нее, как и у Маргарет Бест из Ирландии, о дне вакцинации ее сына. И хотя Ребенок номер Два прививался в ноябре 1989 года, до того, как в Великобритании возникли какие-либо споры по поводу вакцины MMR, его мать говорит, что она была настолько обеспокоена возможными побочными эффектами, что обсуждала этот вопрос с врачом и медсестрой.
– Я помню, как вышла и поговорила с врачом, – вспоминает она. – Я говорила о прививке, сказала, что меня беспокоит эта вакцина.
Умная леди. Она объясняет свое предвидение воспоминаниями об отце, семейном враче из Престона. Одной из ее «обязанностей», – рассказала она мне, пока я потягивал теплый чай, – было «убирать комнату с лекарствами», и однажды, по ее словам, она нашла неиспользованные картонные коробки с «Талидомидом».
– Я помню, как говорила: «Эти коробки лежат без движения, почему ты не пользуешься ими, папа?» – продолжает она.
Она упомянула также, что его ответ стал причиной ее обеспокоенности по поводу вакцины MMR.
– Он усадил меня и сказал: «На самом деле это называется “Талидомид”, и я не буду его использовать». Я спросила почему, а он ответил: «Его не протестировали должным образом».
– Вы ходили за покупками или что-то в этом роде? Что случилось потом? – спрашиваю о том, что происходило в тот день, когда ее сыну сделали прививку.
– Нет, вообще-то я была на работе, – отвечает она. – Я была на работе. Так что по магазинам я не ходила. Я вернулась и отпустила няню. Хммм….
В расшифровке стенограммы я бы отметил: «Пауза, звучит смущенно». Затем она начинает говорить о своей работе в туристическом агентстве, о котором она ранее упоминала мимоходом.
– Извини, мы только что говорили о моей работе. Я с утра немного уставшая, – объясняет она.
Уставшая или нет, женщина говорит и говорит, не останавливаясь.
«Я все еще работала в IT-отделе, и я уступила должность, я фактически уступила должность, поэтому, когда он в этом возрасте, ну это не особенно важно, не так ли, но я все еще была в IT-отделе. Когда я уходила, занималась этим менеджментом, моей собственной работой в отделе, потому что, на самом деле, все случилось…»
И она продолжает, выдав около 370 запутанных слов о туристической компании в Лондоне. Это сбивает с толку, и я изо всех сил пытаюсь сосредоточиться на первых поведенческих симптомах ее сына, который, как она подтвердила, был среди дюжины Уэйкфилда.
– Он перестал спать по ночам. Он кричал всю ночь и начал трясти головой, чего никогда раньше не делал, – говорит мать.
– Как вы думаете, когда это началось?
– Это началось через пару месяцев, через несколько месяцев после этого, но это все равно, это меня достаточно беспокоило, я помню, как…
– Извините, – перебиваю, – я не хочу слишком придираться, но несколько месяцев или пару месяцев?
– Скорее, несколько месяцев, потому что у него, как вы знаете, все пошло вспять. Все было в порядке, а потом началось.
– Значит, не раньше двух месяцев. Но не дольше, чем сколько месяцев?
– Кажется, месяцев шести.
Время от времени она вставала и звонила по телефону. Сначала Ричарду Барру, а затем Джеки Флетчер из JABS. Когда я вернулся в Лондон, потратил день или два, пытаясь разобраться в своих записях.
Отец Мисс номер Два умер, когда ей было 11 лет. Так что ее воспоминания о «Талидомиде» казались мне несколько невероятными. Я подумал, что это могло быть ошибочным воспоминанием, ведь прошло много лет. Или она могла приукрашивать перед репортером The Sunday Times. Или ее покойный отец, Джеймс Ланн (секретарь комитета по медицинской этике Престона) должен был быть привлечен к ответственности за то, что разрешил ребенку подойти к лекарствам.
