Как и пресловутые «четырнадцать дней», и «пронзительный крик», этот суд был наследием кризиса АКДС, импортированного в США в апреле 1982 года вместе с программой Vaccine Roulette. В более жесткой американской культуре, с которой Джон Уилсон не сталкивался, эта программа вызвала лавину судебных исков: от трех в 1981 году до более двухсот в год в течение четырех последующих лет. Большинство производителей прекратили выпуск вакцины, и в ноябре 1986 года Рональд Рейган подписал закон о передаче подобных исков федеральным «специальным мастерам», а также закон о схеме компенсации.
С момента публикации статьи о двенадцати детях – а прошло уже девять лет – по всей стране было набрано почти пять тысяч семей с детьми-аутистами, из которых юристы выбрали Мишель. Она была американским Ребенком номер Два, лучшим шансом проверить утверждение о том, что персистенция вируса кори после прививки MMR является причиной эпидемии аутизма.
Музыка начинается. Мишель реагирует. А голос с мягким французским акцентом спокойно комментирует то, что видит каждый в комнате.
– Можно отметить, как девочка очарована «Улицей Сезам», – говорит специалист по аутизму из Монреаля Эрик Фомбонн, давая показания на шестой день этого двенадцатидневного слушания, случившегося в июне 2007 года. – Она очень взволнована. Мы видим все эти стереотипные движения, например рук, которые постоянно делают что-то вроде хлопков.
Прошло шесть месяцев с тех пор, как Уэйкфилд избежал судебного разбирательства по делу о клевете в Лондоне, но теперь его заявления дошли и до американского суда. Это дело Седильо против министра здравоохранения и социальной службы, которая несет ответственность от имени правительства за выплату любой возможной компенсации. По подсчетам сотрудников Министерства юстиции, в случае победы Мишель может рассчитывать примерно на 15 миллиардов долларов.
Мать девочки, Тереза, впервые услышала об Уэйкфилде в 1997 году, после его появления на обложке журнала Бернарда Римланда Autism Research Review International. Затем, в декабре 1998 года (всего через два месяца после того, как Ричард Барр подал иск), она подала в суд, объявив, что ее дочь пострадала от вакцины. Воодушевленная статьей о двенадцати детях, она наконец встретилась с Уэйкфилдом в Сан-Диего в октябре 2001 года. Подобно Джейн Джонсон из Thoughtful House, Тереза посетила конференцию Римланда «Победить аутизм сейчас!», на которой выступил харизматичный британский доктор. Он рассказал родителям о своем открытии – «аутистическом энтероколите» – и утверждал, что почти нашел причину. Когда он выходил из зала, Тереза поспешила за ним.
В ходе перекрестного допроса на второй день судебного заседания она рассказала, чем закончился этот контакт.
– Вы когда-нибудь обменивались электронными письмами с доктором Уэйкфилдом? – спросила ее Линн Риччиарделла, адвокат Министерства юстиции.
– Да, – ответила Тереза с места для свидетелей.
Это была дама 45 лет, в очках, с красивыми серьгами и копной черных кудрей. Изысканная. Стильная. Как Мисс номер Два.
– Примерно сколько писем вы ему отправили?
– Боже, я не считала.
– Больше десяти?
– Да, больше десяти.
– Больше пятидесяти?
– Наверное, больше сотни. Но меньше 150.
Девочка на высоком стульчике – единственный ребенок Терезы – родилась в больнице недалеко от дома в Юме, штат Аризона, в двадцати минутах от границы с Мексикой. Сразу после рождения – 30 августа 1994 года – ребенок получил вакцину против гепатита В, а через месяц ей ввели еще одну дозу. Через два месяца ей сделали два укола: тройную АКДС и прививку от Haemophilus, добавив еще пероральную иммунизацию от полиомиелита. В декабре и марте следующего года все три прививки повторили, а затем ввели третью дозу против гепатита. В сентябре 1995 года девочку вакцинировали от ветряной оспы. А в среду, 20 декабря, в возрасте 15 месяцев она получила MMR.
На тот момент это был типичный для США календарь прививок. Тем не менее Тереза и ее муж, Майкл Седильо, заявили через юристов, что тимеросал, консервант вакцины на основе ртути (в те дни добавлявшийся в вакцины от гепатита и АКДС), повредил иммунную систему Мишель, что сделало ее уязвимой для ослабленного вируса кори в вакцине MMR.
Слушание было собрано по поводу именно этого заявления. Но тимеросал был задвинут на второй план. Ее юристы назвали «самой важной проблемой» анализ на вирус кори в биоптате кишечника, проведенный в Coombe Women’s Hospital в Дублине.
– Есть одно ключевое фактическое утверждение, – объяснял председательствующий специальный мастер Джордж Л. Гастингс-младший. – Все теории причинно-следственной связи заявителей зависят от достоверности определенных тестов, целью которых было найти доказательства персистенции вируса кори в биологических материалах Мишель и ряда других аутичных детей.
Уэйкфилд числился главным свидетелем разбирательства. А поскольку в основе дела лежали тесты Джона О’Лири, можно было ожидать, что оба специалиста придут и осудят вакцинацию миллиона детей. Но никто не явился. Вместо них веским доказательством служил лист белой бумаги. В буквальном смысле – один лист бумаги. Он был датирован 15 марта 2002 года и озаглавлен «Отчет об обнаружении вируса кори». Подписанный О’Лири для компании Unigenetics (из которой Уэйкфилд ушел с поста директора годом ранее), он содержал имя Мишель, дату рождения, идентификационный номер пациента и заключение: «Положительный результат: вирус кори присутствует в материале».
Ничто не говорило о том, что этот вирус (если таковой и имелся) появился из вакцины. Не было ни штамма, ни молекулярной последовательности. Не было и документов, подробно описывающих методологию анализа на приборе, который, как производитель предупреждал своих клиентов, «не предназначен для использования в диагностических процедурах».
Отмечу еще несколько деталей. Дублинская лаборатория заявила, что искала цепочки F-гена кори (который кодировал маленькие фрагменты белка, торчащие из оболочки). Образец из подвздошной кишки Мишель был признан «положительным». И компьютер Apple, подключенный к 7700 О’Лири, по-видимому, сообщил результат следующим образом: 1,67х105 копий / нг общей РНК.
Узнав об этом, Тереза почувствовала облегчение. Прямо как и Мисс Два, когда она увидела лимфоидную гиперплазию на мониторе в эндоскопическом кабинете Хэмпстеда.
– Я была потрясена, – сказала Тереза трем особым мастерам. – Это подтверждало то, что, как нам казалось, мы видели в ней.
Однако этот лист бумаги не убедил ученых, имеющих большой опыт работы с вирусом кори. Цифра позволяла предположить, что на тысячную долю грамма РНК приходилось 167000 вирионов – это очень много.
«Таким образом, все клетки в этом отделе подвздошной кишки должны быть инфицированы и активно продуцировать РНК», – написала Дайан Гриффин, руководитель отдела молекулярной биологии школы Johns Hopkins общественного здравоохранения Блумберга в отчете для Министерства юстиции. Цифра по ее словам, была «подозрительно высокой» и «не могла быть биологически правдоподобной».
