«Неопознанные изогнутые бациллы в желудке у пациентов с гастритом и пептической язвой».
Уэйкфилд много лет наблюдал за Уорреном и Маршаллом, ведь он задавался такими же серьезными вопросами. И всего через несколько недель после того, как он устроился в небольшом кабинетике на втором этаже Royal Free, рядом с ужасным музеем патологии, ему достался рождественский двойной выпуск The Lancet. Теперь австралийцам вместе с семью соавторами достались пять страниц в самом начале журнала.
Хитфилд… Момент Гиннесса… Уоррен и Маршалл… все это стало началом истории Уэйкфилда. Спустя годы всевозможные кабинетные эксперты будут искать объяснение в средствах массовой информации, социологии и мистическом духе того времени, почему же миллионы людей заинтересовались вакцинами. Но и причинами, и следствием были только реальные люди и конкретные факты.
Уже через 11 месяцев последовала ожидаемая реакция: вдохновленная австралийцами команда под руководством Уэйкфилда разродилась статьей, которая заняла шесть страниц в самом начале The Lancet. С помощью электронных микроскопов они фотографировали архивные препараты кишечника пациентов с болезнью Крона и обнаружили там воспаление эндотелиальных клеток с их некрозом, а также закупорку кровеносных сосудов, снабжающих стенку кишки.
Шесть страниц в медицинском журнале № 2! Уэйкфилд свершил чудо. Публикация стала первым из двух результатов его работы. The Lancet мог изменить его карьеру, ведь самым важным показателем для декана и менеджеров Royal Free (что определило их поведение в будущем) была популярность их больницы в научной среде. В то время медицинские школы участвовали в национальном исследовательском конкурсе. Их оценивали по шкале от 1 до 5, основанной на количестве публикаций в престижных журналах. Эта шкала определяла долю государственных грантов, размер которых достигал сотней миллионов долларов. Лондонский университетский колледж, расположенный в 5 километрах к югу, получил пять баллов в двух важных областях. Школа Хэмпстед: 2 и 3 балла.
Таким образом, эти шесть страниц о болезни Крона могли трансформироваться в приличную сумму на счете школы. Но Уэйкфилду нужно было назвать этот вирус, и тогда декан, вирусолог по имени Ари Цукерман (роль которого в последующем скандале нужно обязательно отметить, чтобы до конца понимать происходящее), смог бы присоединиться к нему на фуршете в Букингемском дворце после того, как кто-то из них или даже оба преклонили бы колени перед Ее Величеством Королевой.
Некоторые исследователи буквально натыкаются на собственные открытия. Другие тщательно и упорно проверяют все, что можно. Но мистер Уэйкфилд, все еще называющий себя хирургом, решил сделать такой простой следующий шаг, что отсутствие у него какой-либо научной подготовки оказалось даже благом. Как он позже объяснил журналисту Джереми Лорансу, который процитировал эту строку в статье из девятисот слов:
Я сел с двумя томами учебника вирусологии и занялся вопросом.
Святая простота.
Когда я начинал свое расследование, живо представил себе подход Уэйкфилда. Книга, которую он взял на вооружение, называлась Fields Virology – два серебристо-красных фолианта, каждый весом в полкирпича. Энциклопедия вирусологии. Второе издание. Он сгруппировал в один столбик все описанные микробы (18 семейств) в алфавитном порядке, а напротив, во второй столбик, выписал данные о вызываемых ими заболеваниях, особенностях клиники и эпидемиологии, а также сведения о генетике. Этакое первое знакомство «кто есть кто».
Лоранс много цитировал Уэйкфилда, и мы должны быть ему за это благодарны. «Я дошел до вируса кори и описания, как он попадает в кишечник, вызывая там воспаление и изъязвления. Это же практически определение болезни Крона».
Вирус кори. Одноцепочечный РНК-вирус из рода Morbillivirus, семейство парамиксовирусов. На 32 страницах соответствующей главы предполагается, что он пришел к нам еще из Древнего Рима или Китая, где вызывал чуму крупного рогатого скота. Греческие отцы медицины, Гиппократ и Гален, никогда его не описывали, но, по мере развития городов, симптомы этой десятидневной детской болезни – лихорадка, кашель, сыпь и характерные белые «пятна Коплика» во рту – упоминались все чаще.
«В пятнах Коплика на слизистой оболочке эпителиальные клетки некротизируются и отслаиваются, оставляя крошечную неглубокую язвочку», – этот отрывок заставил сердце Уэйкфилда биться чаще.
Поражения, эквивалентные пятнам Коплика, во время продромы и в первый день манифестации могут быть обнаружены на слизистых оболочках по всему телу, включая конъюнктиву, слизистые рото– и носоглотки, гортани, трахеи, бронхов и бронхиол, а также во влагалище и по всей длине желудочно-кишечного тракта.
По всей длине желудочно-кишечного тракта. Прямо как болезнь Крона. Хотя чаще всего это заболевание встречается в подвздошной кишке (наиболее удаленной от желудка части тонкой кишки), пораженным может оказаться любой участок, начиная со рта и заканчивая анусом. Патологические элементы, эквивалентные пятнам Коплика. Итак… это воспалительное заболевания кишечника было похоже на кишечную корь.
Эврика!
Так родилась первая великая гипотеза Уэйкфилда: болезнь Крона обусловлена вирусом кори. Следующим шагом было объявить о создании в Хэмпстеде группы по изучению воспалительных заболеваний кишечника. Он начал привлекать в команду других исследователей, обладающих всеми необходимыми навыками, чтобы вовремя вывести их на поле битвы, прямо как в регби.
– Мне казалось, что у этого человека была хорошая идея, ну или, по крайней мере, она выглядела таковой, – рассказывает Филип Майнор, на тот момент, заведующий отделения вирусологии в Национальном британском институте биологических стандартов и контроля, расположенном на северной окраине Лондон. – И он искал ученых-помошников.
Уэйкфилд знал, что его путь будет нелегким, ведь скептики не дремлют. Некоторые из них уже критиковали его микрофотографии, которые никоим образом не доказывали, что воспаление при болезни Крона начинается вне кишечника, а не в самой стенке, как предполагалось ранее. Пошел слушок, что, возможно, бывший хирург просто ничего не понимает в науке.
– Он проводил семинар на моем факультете, – вспоминает один из академиков, – а там работало много фундаментальных ученых, очень, очень умных людей, которые всю жизнь работали с кровеносными сосудами. Он выступил с речью, тогда я впервые услышал, как он собирается творить науку. Я сидел там, на каком-то подобии часового семинара, и примерно через три предложения потерял суть доклада этого парня.
Вы только что прочли мнение работника одного из медицинских учреждений, заведения, которое раньше допускало ошибки. «Все знают, что желудок стерилен», – цитировал скептиков австралиец Робин Уоррен, когда получал свою медаль в Стокгольме. Специалисты заверяли его, что кислотность желудочного сока настолько высока, что никакие микроорганизмы там не выживут. И даже если бы они могли это сделать, кто-то другой наверняка бы заметил раньше. «Почему их раньше никто не описал?»
