Каждое отклонение само по себе казалось погрешностью. Цифра здесь. Заключение по биопсии там. Но из этих «погрешностей» возникла целая статья, которая обманула редакторов, рецензентов и читателей The Lancet, спровоцировала панику и обеспечила государственное финансирование коллективного иска Барра, тем самым запустив глобальный кризис вакцин.
В качестве примера можно привести случай одной девочки из тех двенадцати: трехлетняя пациентка, направленная к Уэйкфилду из группы JABS не только из того же города, что и Ребенок номер Четыре, но и тем же семейным врачом. «В журнале сообщалось, что ее симптомы начались через две недели после прививки MMR».
Ее медицинские дневники не подтверждали этого. Перед тем, как девочку госпитализировали, ее осмотрели местные специалисты, и терапевт сообщил в Royal Free о «серьезных опасениях по поводу развития пациентки еще за несколько месяцев до того, как ей сделали MMR».
Ободочная кишка шестилетнего мальчика, которая в журнале The Lancet была описана как «воспаленная», в официальном заключении оказалась обычной.
В журнале сообщалось, что мальчик страдает регрессивным аутизмом и заболеванием кишечника: в частности, «хроническим неспецифическим колитом».
Однако в записях из больницы говорилось, что в его биоптате не нашли никакой патологии.
Невероятно, но двое из двенадцати детей (включая Ребенка номер Шесть, чей плохо отредактированный отчет я читал в офисе своего адвоката) были братьями. И у них не было аутизма, как и у другого мальчика, которого мать этих братьев подсказала направить на исследование. Действительно, один из пациентов, Ребенок номер Семь, в возрасте почти трех лет был выписан из больницы с пометкой в эпикризе: «Считается, что у него нет признаков аутизма».
Мы обнаружили так много всего, что и не пересказать. Почти каждое из 3000 слов было искажено. Но газеты подхватили наши выводы мгновенно, особенно в США, где USA Today, Newsweek, Los Angeles Times, Chicago Tribune и ряд других изданий начали публиковать репортажи. И теперь меня приглашают выступить с докладом о том, что я узнал. Уж в презентации я действительно могу показать каждую деталь.
Это как раз и было целью поездки в Детройт. На следующий день после последней публикации меня пригласили прочитать неделю лекций и провести пару семинаров в засыпанном снегом кампусе Мичиганского университета Ann Arbor, где я представил свой первый «шедевр» в PowerPoint. Я еще не разобрался в сочетании цветов, а мое форматирование было более чем любительское. Слайды были простенькими:
Уэйкфилд получил задание от адвоката
1. Установите временную связь между введением MMR и появлением симптомов (ранее использовалось 14 дней).
2. Найдите четкие доказательства повреждения.
3. Предложите механизм.
The Lancet выполняет задание
1. 8/12 «MMR» – максимум 14 дней до «поведенческих симптомов»
2. «Новый синдром»: регрессивный аутизм + заболевание кишечника.
3. Предположение о виновнике – вирусе кори.
Я также подготовил викторину: пару вопросов и ответов, которые потом буду использовать в своих выступлениях. Проницательные наблюдатели могли заметить (хотя если кто-то и замечал, то никогда не говорил) очевидное противоречие в моем повествовании. Если, как я сообщал, детей привозили в Хэмпстед для создания дела против MMR, почему The Lancet сообщил о вакцине в анамнезе только у восьми? Точно ли у всех двенадцати семей были претензии?
– Так почему же не все родители обвинили MMR? – спросил я во время своего главного мероприятия в Мичигане: лекции Сьюзен Б. Мейстер по политике в области здоровья детей.
Я сделал паузу в надежде на поднятые руки. Они появились, но я ответил сам: «Они обвинили».
К тому моменту сведения были безжалостно подчищены. Когда родители рассказывали о детских проблемах в Royal Free, в одиннадцати историях фигурировала привика. Оставшаяся семья обвинила «вирусную инфекцию» (сначала предполагалось, что это краснуха, а затем – корь), но позже, после посещения юриста, они тоже заподозрили MMR. Таким образом, The Lancet отказался от трех обвинений. Следовательно, одиннадцать, а не восемь из двенадцати.
Итак, когда я спросил аудиторию, почему цифры могут быть другими, я увидел лес рук. Теперь все воспринимали родителей именно такими, какими они на самом деле являлись – группой предварительно обработанных жалобщиков на вакцину, а не типичными посетителями гастроэнтерологической клиники.
Однако гораздо позже Уэйкфилд привел другое объяснение, сославшись на критерий, не указанный в статье. «Мы сообщили о тех восьми, чьи родители сразу связали прививку и ухудшение состояния их ребенка, и исключили тех, кто заявил об этой связи позже», – подчеркнул он в 148-страничном письменном показании.
Родители могли сообщить о своих подозрениях, например, потому что они прочитали о похожей проблеме в статье. Такой анамнез не засчитался бы. Это явно бы исказило текст статьи в The Lancet.
Уэйкфилд придумал такую отговорку, когда снова подал на меня в суд, на этот раз в Техасе, но все также безуспешно. На первый взгляд может показаться, что критерий имеет какой-то смысл. Однако, в то время как максимальный «интервал от введения вакцины до первого поведенческого симптома» для восьми детей составлял 14 дней, для оставшихся он достигал трех месяцев. Их он не указал, ведь это бы привело к краху «временной связи». Но он, по крайней мере, признавал, что рассказы родителей могут быть ошибочными – такого я от него раньше никогда не слышал.
Медицинские документы детей показали, что если бы заявленную им временную связь оценили у всех двенадцати детей, родительские претензии тут же исчезли. Мисс номер Четыре, например, узнала о MMR и аутизме через три с половиной года после того, как ее сын получил прививку; женщина вдохновилась газетной вырезкой.
«[Он] не проявил никакой первоначальной реакции и не был болен в то время», – объяснила Мисс номер Четыре адвокатам в октябре 1998 года. Позже она прислала мне ксерокопию той самой вырезки.
И ее ребенок был не единственным из восьми детей, которые не соответствовали заявленному критерию. Домашний врач Ребенка номер Один написал Уокер-Смиту, описав вакцину MMR как «самую последнюю из подозреваемых», ведь трехлетний пациент был привит за 28 месяцев до возникновения симптомов. А после интервью с Мисс номер Шесть в октябре 1996 года австралийский профессор написал Уэйкфилду, что она лишь «относительно недавно связала изменение поведения» с уколом, сделанным мальчику тремя годами ранее.
– У этого ребенка, – рассказал Уокер-Смит на слушаниях Генерального медицинского совета, – мать не сразу связала вакцину MMR с происходящим, но позже убедилась, что прививка сыграла важную роль.
