Получается, этих трех из восьми тоже следовало бы опустить? Да. И вот еще о ребенке номер Три. «Недавно социальные службы сообщили его матери, что, вероятно, проблема могла быть вызвана вакциной MMR», – написал профессор местному врачу, направившему мальчика, почти через пять лет после того, как была сделана прививка, отметив, что Мисс номер Три «контактировала с организацией JABS».
А потом был вдохновитель Уэйкфилда – Ребенок номер Два, мать которого, казалось, появлялась повсюду. Первое упоминание в записях о том, что она как-либо комментировала MMR, появилось на свет из папки через три недели после слушания, когда ее семейный врач рухнул в кресло для свидетелей передо мной и подтвердил запись, сделанную им в медицинской карте мальчика 13 лет назад.
«Ничего не понятно. История с MMR»
Он написал это в среду, 2 ноября 1994 года, когда Мисс номер Два пришла к нему на прием. Ее сын был вакцинирован пятью годами ранее. А в день ее визита (за пять месяцев до трансляции Newsnight) в газете The Guardian появилась статья на полстраницы, в которой фигурировали JABS, Джеки Флетчер и разговоры о компенсации. История была озаглавлена: «Мучительный выбор: рисковать или нет».
Читала ли Мисс Два рассказ, из которого врачу ничего не было понятно? Кто-нибудь ей подсказал? Кто знает. Но оказалось, что связь Уэйкфилда между прививкой и поведенческими проблемами зиждется на зыбучих песках. Детей в статье должно было быть больше, если уж указывать всех родителей, подавших жалобу на врачей. Или меньше, если основываться на тщательной проверке записей. Так или иначе, читатели The Lancet были введены в заблуждение.
Искажения обнаруживались часто. Например, относительно двух братьев и еще одного мальчика (чья мать поехала в Уэйкфилд по совету матери первых двух), которым не был поставлен диагноз «аутизм». Почему они были перечислены в таблице 2 статьи среди девяти из двенадцати с «поведенческим диагнозом» «аутизм»? В своем чудовищном показании под присягой Уэйкфилд утверждал, что под термином «аутизм», который он использовал повсюду – на конференции в Новом Орлеане (тезисы я поднял на встрече с редакторами The Lancet), в обращении к родителям на встрече в Сакраменто, в своем отчете Совету юридической помощи, на слушаниях с участием Бертона в Конгрессе, на сайте Thoughtful House, в иске против Channel 4 и меня, в своей книге – он подразумевал, скорее, расстройство в «общем смысле» и описывал, по его же собственным словам «весь спектр» заболеваний.
«В обстоятельствах, когда используются термины “синдром Аспергера”, “синдром аутизма”, “аутистичный”, “вероятный синдром Аспергера” и “расстройство аутистического спектра”, уместно объединить все это в описании под термином “аутизм”».
Но почему медицинский работник может так думать? Дело не в том, что таблица 2 была слишком маленькой и не вмещала длинные термины. Да и в ней находились диагнозвы, противоречащие объяснению Уэйкфилда. Он использовал фразы «Дезинтегративное расстройство?» применительно к Ребенку номер Четыре и «расстройство аутистического спектра» к Ребенку Девять.
Нет уж, описывать разные заболевания как «аутизм» неуместно.
Правильно или нет, важно или несущественно, диагноз был указан именно так. Это была продуманная таблица, которую внимательно читали и родители, и профессионалы. И зачем Уэйкфилду было менять конкретное на общее, намеренно раскрывая меньше информации (и менее точные данные) редакторам, рецензентам и читателям журнала? Зачем подменять заключения педиатров-специалистов мнениями лабораторного работника, который никогда не обследовал пациентов и чей трудовой договор запрещал клиническую практику?
Я думал, что ключ к разгадке был в его статье и патентах. Он утверждал, что все двенадцать детей до прививки были «нормальными» и страдали «регрессивным расстройством развития» (и «тяжелым регрессом»). Их истинные диагнозы противоречили бы этому заявлению. Педиатры заметили бы такое за секунду. Если бы Уэйкфилд не хотел создать видимость регрессивного аутизма, чтобы записать его вместе с энтероколитом в новый «синдром», ему бы не пришлось менять слова врачей на свои собственные.
Он не объяснил этого, но игры с терминологиией также повлияли на контрольный список лорда-судьи Стюарта-Смита. И после того как Мисс номер Два сказала мне в начале расследования, что ее сын начал трясти и биться головой «примерно через шесть месяцев» после прививки (не в течение двух недель, как указано в статье), я обнаружил еще больше изменений, которые подгоняли данные под контрольный список.
Вскоре после своей первой статьи я сделал открытие, о котором в то время еще не написал. Я получил раннюю версию статьи The Lancet, распространенную в медицинской школе в августе 1997 года, за шесть месяцев до окончательной публикации. Она помогла мне сделать отличные презентации в PowerPoint: я создал красивые круговые диаграммы, чтобы проиллюстрировать удивительные изменения. Например, в летней версии того, что будет представлено в атриуме, количество детей, чьи родители заподозрили MMR, отличалось и от восьми, и от одиннадцати.
Их было девять. Три четверти.
Таким образом, первоначальная цифра была одиннадцать (когда родители разговаривали с врачами в период с сентября 1996 года по февраль 1997 года), потом она упала до девяти (когда Уэйкфилд в августе следующего года якобы применил свой критерий исключения), а затем и до восьми (к январю 1998 года, когда бумага была готова к печати).
Так вот, с учетом исключенного девятого случая становится очевиден поразительный феномен. Мать этого мальчика высказалась о двухмесячном промежутке между вакциной и симптомами, но все же средняя цифра в том раннем, летнем варианте, оставалась неизменной: 14 дней.
Две недели, именно такой период выбрал Джон Уилсон для статьи 1974 года, которая вызвала панику относительно АКДС. Двадцать четыре года спустя и на пять километров севернее Уэйкфилд выбрал ту же цифру для MMR. Четырнадцать дней – так говорила мать из Аризоны, Тереза Седильо, прежде чем сократить время до начала болезни вдвое, до семи дней. И теперь выяснилось, что Мисс номер Два рассказывала в Хэмпстеде, что через две недели ее сын начал трясти головой. Но в летней версии максимальным временем между прививкой и появлением симптомов было 56 дней. Не две недели, а два месяца.
В девяти жалобах, включенных в статистику, 14 дней были средним значением. Затем был исключен один ребенок, и среднее значение стало верхним пределом. Восемь детей из двенадцати. Максимум 14 дней.
Среднее значение 6,3.
Это трудно осмыслить. Но в такой сложности и могут обнаружиться серьезные правонарушения. Спросите любого, кто работает на Уолл-стрит.
Я полагаю, что возбудители инфекционных заболеваний мало что знают о двух неделях. Может ли это переключение с двух месяцев на две недели в качестве максимума и изменение двухнедельного периода со среднего значения на диапазон быть просто совпадением?
Иногда мне было интересно, шептал ли кто-нибудь в голове Уэйкфилда: «Нет, Энди, я имел в виду максимум 14 дней».
