– Выслать бы тебе счет за испорченный ковер. – Герберт натужно рассмеялся, и все подхватили его смех. Человеческая жизнь для них ничего не значила. А ле Роррет уже позвал прислугу, и тело Марти вынесли из комнаты. Я почувствовал дурноту. Ненавижу вид крови! Зато льву нравится. Он довольно урчал и считал, что защитил меня. А значит, заслуживает вознаграждения.
– Давайте обсудим ближайшие планы, – миролюбиво предложил Герберт. – У нас есть несколько проблемных особ, которые начинают вставлять «Обществу» палки в колеса. Или могут быть связаны с сопротивлением, так что их надо проверить. А лучше устранить, лишним не будет.
Он называл знакомые и не очень имена. Я даже почти не слушал, пока не прозвучало:
– Лаура эо Дейнис.
– Эо Дейнис? – Я обернулся к Герберту.
– Да, ее родичи проживают в Тианесте, – ответил Герберт.
– Это преступление?
– Нет. Но пару раз ее видели в местах, где приличные девушки не гуляют. Спрашивается, что она там делала?
– Может, она любит острые ощущения? – усмехнулся я.
– Возможно. – Герберт склонил голову. – Но проверить не помешает.
– Я ею займусь.
Любопытно, случайно мы встретились на той дороге или нет? Если нет, готов признать, что девчонка – замечательная актриса. У меня не закралось даже тени сомнения на ее счет, а это редкость. И если Герберт прав, это будет забавно. Не люблю, когда меня водят за нос. А лев как не любит! Только лев при воспоминании о Лауре вел себя на удивление тихо. Обычно он куда более агрессивен. Значит, ле Роррет ошибся.
– Давайте на этом закончим. – Я поднялся на ноги. – Если выясните что-то интересное, доложите мне. Без самодеятельности! А теперь мне пора. Дела.
Меня никто не останавливал. Только Летисия на прощанье чмокнула в щеку – она частенько себе позволяла нечто подобное на правах несостоявшейся невесты. Другие посмотрели на нее, как на самоубийцу. Но мне было плевать на косые взгляды. Уверен, мой уход спровоцирует новую волну обсуждений. Плевать!
Автомобиль ждал у ворот. Я сел за руль и направил его подальше от дома ле Роррета. Пока ехал, полил дождь, и по стеклу заструились капли воды, мешая видеть. Ну и пусть… До дома оставалось минут десять езды, когда мне захотелось пройтись. Я остановил авто у обочины и вышел под дождь. Костюм сразу промок до ниточки, с волос тоже капало, но мне нравилось.
Я шел по лужам, чувствуя, как остывает волна гнева внутри. Часть меня все еще жаждала вернуться и добавить к Марти еще десяток несогласных. Львиная часть. А человеческой давно было безразлично, что происходит вокруг. Зато меня радовал дождь. Сразу вокруг стало темно, будто вот-вот наступит великая ночь. Это было единственное время в году, которое я любил. Из-за мрака, окутывавшего Тассет. Из-за возможности скрыться в этой темноте, снять маску, почувствовать себя живым. И мне нравился дождь. Поэтому не смущала вода в ботинках и пресные капли на губах.
Вскоре впереди показался забор моего особняка. Дом? Пожалуй, дом. Только в нем не было того, что заставляет желать вернуться. Стены и крыша. С тем же успехом любое строение можно назвать домом.
А вот яркий автомобиль у ворот не порадовал. Мачеха нечасто баловала меня визитами, а когда приезжала, это всегда пахло двумя вещами: деньгами и скандалом. Оставалось надеяться, что сегодня ограничимся деньгами.
В гостиной горел яркий свет и пылал камин. Фиона сидела в кресле и пила чай. Я знал, что он неимоверно сладкий на вкус – женщина, которую двадцать лет считал родной матерью, любила именно такой. Она обернулась на звук шагов.
– О светлый Инг! Стефан! – Мачеха всплеснула руками. – У тебя сломался автомобиль?
– Да. – Я не желал посвящать ее в подробности. – Добрый вечер, матушка.
– Здравствуй, мой мальчик. – Фиона обняла меня, а я поморщился. – Тяжелый день? Много работы?
– Все как всегда, – ответил я. – Пойду переоденусь, с твоего позволения.
И скрылся, давая себе время на передышку перед боем. Переодевался долго – волосы почти успели высохнуть, когда вернулся в гостиную. Фиона стояла у камина и грела руки. Она всегда мерзла.
– Я уже думала, ты где-то уснул. – Она улыбнулась, изучая меня, будто никогда не видела. – Как ты, дорогой?
Игра в семью. Фиона упорно делала вид, что она моя мать. Привыкла. Я ведь никогда в этом не сомневался, пока отец не раскрыл мне правду. Впрочем, Фиона была не самой плохой матерью. Безразличной – да, но иногда безразличие становится лучшим из вариантов.
– В порядке, – ответил я. – Что привело тебя ко мне?
– О! – Она хлопнула в ладоши. – Я хочу открыть сеть магазинов косметических товаров. Как ты на это смотришь?
Учитывая, что ее счета находились в моем ведении, смотрел я на это… как бы выразиться помягче…
– Нет, – ответил ей. – Зачем они тебе?
– Мне это нравится. – Фиона высоко подняла подбородок.
– Тебе мало денег? Я каждый месяц перевожу на твой счет немаленькую сумму. Хочешь магазины? У тебя есть на это средства.
– Эти гроши? – Фиона вскинула брови. – Стефи, тебе жаль денег, чтобы помочь матери осуществить ее мечту?
– Да, – ответил я. – Потому что это не мечта, а мыльный пузырь. Ты появляешься все время с одной и той же просьбой: деньги. А я повторяю, что у тебя самой хватит средств при желании.
– Но как же… Я хочу сеть, а не один магазинчик!
– Откажись от нарядов на пару месяцев, и будет тебе сеть.
Мы с Фионой смотрели друг на друга. Она – с вызовом, я – спокойно. У меня уже была возможность выплеснуть эмоции. Правда, для бедняги Марти она означала смерть.
– Ты весь в отца.
Последний козырь. Мачеха знала, что я ненавижу, когда нас сравнивают, и все-таки решилась на глупую попытку.
– Денег не будет, – ответил я, развернулся и пошел прочь.
– Тогда я обращусь к Клоду! – крикнула она вслед.
– Попытайся.
Я не остановился. За эти пять лет мачеха ни разу не поднималась в комнату отца. Да и когда врач вынес вердикт, что на ноги он больше не встанет, не выглядела убитой горем, а тут же переехала. Не скрою, у нее был повод его ненавидеть. Отец ни к кому не относился хорошо. Но все-таки они прожили вместе больше двадцати пяти лет на тот момент… Все пустое, все обман. Еще одна причина, по которой я отказался от мысли создать свою семью. Основная, но не последняя.
Фиона ушла. Я видел в окно, как отъезжает ее автомобиль, и не испытывал ничего, кроме облегчения. Наконец-то! Если бы она действительно любила меня, если бы я чувствовал от нее хоть каплю заботы, в какой-то момент мне стало бы безразлично, что она мне не мать. Вот только Фиона не любила никого, кроме себя. Ари, Нэйт… Для нее они тоже были пустым местом. И я не понимал, как это возможно. Но каждому свое.
