— Но располагая возможностями изменить мир… зачем нужна психологическая война? Они могут просто раздавить нас, как муравьев, похоже, так и поступают, если не здесь, то в больших городах.
— Ты про куклу, зеркало?
— И про Гарри Корригана, и про эти странности с Ти Эс Элиотом. Если они хотят заместить всю нашу окружающую среду своей, выкорчевать человеческую цивилизацию за дни или недели, уничтожить ее эффективнее, чем это сделала бы глобальная атомная война, они не прилагали бы столько усилий, чтобы свернуть нам мозги.
Вспомнив куклу, которая посмотрела на потолок, прежде чем вырвала себе язык и глаза, Молли сама вскинула глаза кверху и задалась вопросом: а может, ее возросшая чувствительность к плывущему во тьме левиафану позволяет тому более эффективно воздействовать на ее разум? Может, лишенная воли, она поведет себя точно так же, как кукла, и вырвет себе глаза?
— Мы еще не умерли только потому, что они хотят нас как-то использовать, — внезапно осознала она.
— Как же?
— Я могу представить себе несколько…
— Я тоже.
— Но хорошего нет ни одного.
— Помнишь фильм «Матрица»?
— Забудь о фильмах. Они хотят, чтобы мы так думали, подталкивают нас в этом направлении.
Но происходящее нельзя сравнить ни с одним фильмом.
Она наблюдала, как Винс Хойт что-то возбужденно говорит мужчине, которого не знала. А память тут же, пусть Молли этого и не хотела, подсунула ей другой образ, из зеркала: тренер со снесенной верхней половиной черепа.
— Может, они не хотят использовать нас всех, — продолжила она, — но некоторые им точно нужны. Нас выбрали не для смерти, а для манипулирования. Этот бенефис куклы, эти образы в зеркале за стойкой… и первое, и второе видели все, но, возможно, весь спектакль разыгрывался для того, чтобы воздействовать на нас.
— Может, только на тебя, — предположил Нейл. — Дерек подходил к тебе. Рендер пришел к тебе. Гарри Корриган тоже общался с тобой. Мне они внимания не уделяли.
Молли совершенно не понравилась мысль о том, что их индивидуальные судьбы могут радикально отличаться, то есть рано или поздно их ждет развилка, на которой им предстоит расстаться.
— Я не знаю, что это значит, но неспроста в зеркале не отражались только мы вдвоем.
— Не только мы, — поправил жену Нейл. — Дети тоже.
Шестеро детей стояли рядом с кабинкой, в которой они ранее сидели. Если прежде они и храбрились, полагая, что их ждет некое приключение, то теперь полностью сдались страху. И, похоже, могли броситься в бегство при первых признаках опасности.
Ведомые инстинктом и своим предназначением, собаки смещались туда, где они были нужнее всего. Если шесть из них еще кружили по залу, то три, золотистый ретривер, немецкая овчарка и черно-коричневая дворняга с телом боксера и мохнатой мордой шотландского терьера, подошли к детям, чтобы успокоить их, как всегда делали собаки, и, разумеется, защитить, попытайся кто-либо на них напасть.
Наблюдая за детьми и собаками, Молли вновь почувствовала, что ответ на мучивший ее вопрос совсем рядом, на границе открытых полей сознания и темного леса подсознания, и требуется совсем ничего, чтобы вытащить его из темноты на свет божий.
— Кто еще, кроме детей, не отражался в зеркале? — спросила она Нейла.
— Не знаю. Все произошло слишком быстро, не было возможности считать по головам. Может, еще два-три человека. А может, только мы — восемь: ты, я и дети.
Беззвучная вибрация в костях, крови, лимфе, импульсы, синхронные ритму работы электромагнитных двигателей, приводящих в движение бегемота над их головами, начали затухать.
Она почувствовала, как громадный вес и зловещая тень миновали их, гигантский летающий объект ушел на юг, и, чтобы не пасть духом, Молли постаралась не думать об ордах пришельцев, которые находились на борту этого корабля, о жестокой неодолимой силе, которую он собой представлял.
По всей таверне пламя свечей прибавило в яркости, словно огромная масса подавляла свет точно так же, как людей.
И к Молли вернулась способность мыслить быстро и четко. Она увидела цель там, где раньше царил туман замешательства.
Повернулась к Нейлу.
— Кто такой Рендер? Мой отец?
— В каком смысле?
— Каким словом можно определить его сущность?
— Психопат, — без запинки ответил Нейл.
— Ты уходишь от истины.
— Убийца.
— А конкретнее?
— Убийца… детей.
Когда Нейл произносил эти слова, пес подошел к их столу, немецкая овчарка, которая ранее стояла рядом с детьми. Пристально посмотрел на Молли.
А Молли, сидевшая в кабинке, распрямила спину, поскольку ее ближайшее будущее, ранее туманное и загадочное, становилось все более понятным.
— Да… Рендер — убийца детей. А кто я?
— Для меня — все, — ответил Нейл. — Для мира — писательница.
— Я тебя люблю, — ответила она, — как все, что мы делим на двоих. Лучше просто быть не может. Но если это последняя ночь нашего мира, если у меня больше не будет шанса определить, кто же я, тогда я останусь в истории по своим делам, самым лучшим и самым худшим.
Хмурясь, Нейл следовал в полушаге за ее умозаключениями.
— Самое лучшее… ты спасла жизни тем школьникам.
— Он убивает детей. Однажды… я спасла нескольких.
Озабоченно взвыв, немецкая овчарка привлекла к себе внимание Молли.
Она-то решила, что пес подошел к их кабинке без особой цели, лишь для того, чтобы обнюхать расположенный рядом участок пола и, возможно, получить от них что-нибудь из съестного.
Да только взгляд у овчарки был очень уж пристальный… даже больше, чем пристальный, странный, зовущий.
Она вспомнила, как все собаки отреагировали на ее появление в таверне. И с тех пор исподтишка наблюдали за ней.
— Нейл, мы слишком много думали только о себе, о том, как нам выжить. Если продолжать в том же духе, не остается ничего другого, как найти какую-нибудь нору, забиться в нее и ждать.
Он понял.
— Тебе это не свойственно… пассивность, смиренное ожидание того, что будет дальше.
— Тебе тоже. В эту ночь, в этом хаосе хватает детей, которые не нашли убежища, не получили защиты, которую заслуживают, — она безмерно обрадовалась, наконец-то обретя смысл дальнейшего существования, ее уже переполняло желание незамедлительно приступить к реализации найденной цели.
— А если мы не сможем их спасти? — спросил Нейл.
Голова пса со стоящими торчком ушами повернулась к нему.
— Возможно, сейчас, когда гибнет весь мир, никто никого спасти уже не может, — добавил он.
