Хочу отдать должное Бмхарту. Трудно мне выговаривать его имя, пусть будет Скуластым. Не думаю, что он обидится. Так вот, Скуластый всем помогает, сильный он, выносливый. Умудряется и Карлуху из проломов вытаскивать и за Кхалой присматривает. Всегда оказывается рядом, останавливает, придерживает, указывает куда нужно слезать или залезать. Ведёт он нас по мосту. Бывал в этих краях нелюдь, знает, как и где идти. Река под мостом гудит, грохочет.
С горем пополам и Карлухиными проклятьями перешли мост. Руки оцарапаны, ноги гудят, спину ломит. Устали мы сильно, повалились на мокрую траву. От чего она мокрая догадаться не трудно, небо чёрное тучи висят над головой, дождик был. Уверен, и без дождя в этом месте влаги хватает, воздух ею пропитан, мряка поднимается от реки. Куда не посмотри везде свисают капли росы. Одежда у нас промокла, да и ноги сухими не назовёшь. Обмотки в моих ботинках хоть выкручивай.
Повалились на траву лежим отдыхаем, и только Скуластому не сидится на месте. Бегает, злится он, недоволен. Говорит — нельзя лежать, идти нужно. Озирается по сторонам, нюхает воздух. Смотрит на мост, глядит с тревогой на кусты что поднялись впереди. Про каких-то чкнхнов часто вспоминает. Кто они такое эти чкхныхты я не знаю. Тараторит людоед неразборчиво. Да и не слушает его никто кроме меня, Карлуха лёг на живот и закрыл руками уши. Бегает нелюдь, дёргает всех за руки, рычит.
— Может, хватит? — Широко зевая, взмолился Серёга. — Прекращай базлать. Приляг, отдохни. Не рви глотку, девчонку разбудишь.
— Уходить нужно. Кртхаит трухт. — Шипит Скуластый. — Плохо здесь. Очень плохо.
— Отвяжись. — Простонал Рафат. Скуластый ухватил его за руку и потащил. — Тебе нужно, ты и ступай. Отпусти морда зубастая. Дай поспать. — Возмущается бородатый, только крукль его не слушает, волочит по мокрой траве.
Следом за Рафатом унёс крукль Кхалу. Вернулся, взвалил Коротуна себе на спину и ушёл. Лежу на травке, наблюдаю за происходящим. Хотел было остановить бесчинство людоеда, да вот только как это сделать, подняться не могу. Руки и ноги точно не мои. Хорошо мне лежать, по телу перетекает волна тепла, щебечут птички, стрекочут букашки. Гляжу на мир через поволоку полудрёмы, улыбаюсь.
— Помоги! — В самое ухо гаркнул Скуластый. Открыл я глаза, трясёт меня нелюдь точно дерево яблуниху. — Проснись! — Требует людоед. — Помогай. Один не справлюсь!
Пока он меня тормошил, было терпимо, но, когда в ход пошли затрещины, я проснулся. Резкая боль пронзила скулу, ударила острыми иглами в затылок. Тряхнул головой, перевалился на бок и увидел зверьё.
Глядят на меня от кустов огоньки красных глаз. В злом оскале замерли длинные морды. Уши торчат над лобастыми головами, коричневый мех свисает клочьями. Линька у зубастых в самом разгаре. Осторожно, неторопливо наступают зверюги от зарослей колючек. Четверо их, один крупный, трое чуть поменьше. Самый большой встал на задние лапы и как завоет к пасмурному небу. Мощная грудь, сильные задние лапы, а вот передние хоть и длинные, но какие-то худые, по три когтистых пальца на каждой. Напомнил он мне шипаря, заметно родство, наверное, родичи, дальние.
В ответ ему зарычала троица, рыкнули почти одновременно, а вот зашипели в разнобой. Гадко шипят, из пастей течёт слюна, вязкая, тягучая. Большой воет, а эти шипят, на него поглядывают, точно ждут команды.
Длинные хвосты рассекают воздух, режут его, но вот чем сложно понять. Срезают хвосты, секут как ножами ветки. Сыплется плющ, падают листья, ветки, рвётся паутина.
— Держи. — Скуластый толкнул меня в грудь, сунул в руки Карлухину секиру. Отдал и предупредил. — Даже не пытайся делать как я. Кричи, прыгай, главное не стой на месте.
— Ага. — Кивнул и занёс над головой секиру. Страха нет, он приходит позже. Или вообще не приходит, мёртвым не ведомо это чувство. — Встал над спящим Серёгой. Решимость Скуластого передалась и мне, не выглядит он напуганным. Скорее наоборот, готов броситься в драку. В руке людоеда дубина. Где он взял эту штуку не знаю, не видел я что бы он отходил.
— Вон тот. — Палец указал на крупного зверя. — Это вожак, самка. Я её сшибу, а ты, размахивай топором, не подпускай к Серёге других. Рычи, кричи, делай что хочешь. Главное, не отступай, покажи, что ты их не боишься.
— Не отступлю. — Пообещал и сделал всё так, как и велел Скуластый. Встал в нужном месте и принялся орать, размахиваю секирой. Не уверен, что смогу долго махать, тяжёлая она.
Самка-вожак повернула морду в мою сторону и завыла ещё громче. Тут-то стая и пошла вперёд. Похоже, они совсем не бояться моих выпадов и крика. Все трое опустили морды низко к земле, оскалились, глядят на меня, слюна бежит что у бешенных. Хвосты остановились, вытянулись в струны, на кончиках плоский коготь-нож. Вот чем они кусты рубят. Стало быть, не только зубов нужно бояться. Наступают медленно, шажки маленькие.
Скуластый заорал на непонятном мне языке. И я закричал, матерюсь, прыгаю, машу секирой. На зверьё это подействовало, остановились. Ору что есть сил, прыгаю, а вот секирой не машу, устал. Что в это время делал крукль не знаю. Слышу рычание и непонятную речь. Раздался рёв. Наверное, самка-вожак бросилась на людоеда, а может он на неё. Не смотрел я, занят, пугаю как могу зубастую троицу. Да так увлёкся этим занятием что грохнулся, споткнулся о спящего Серёгу. Упал и растянулся на мокрой траве. Вскочил, ухватил секиру, поднял над головой. Гляжу, а моя троится отступает. Скуластый мутузит самку, долбит её дубиной. Пятится людоед, оттесняет зверюга его к кустам, ещё чуть-чуть и цапнет. Крутанулся Скуластый на месте, самка зубами щёлкнула и промахнулась. А он ей кулаком по роже и как шибанёт дубиной. Хорошо стукнул, приложил по башке, да так сильно что дубина разлетелась в щепки. Самка свалилась замертво.
— Уштрак, шитит хптр! — Кричит Скуластый, бьёт кулаком себя в грудь, грозит зверью ошмётками дубины. — Уштрак. — Наступает, шипит людоед. Зверьё пятится. — Всё. — Объявил Скуластый и запустил в троицу тем, что осталось от дубины. Рванули зубастые к кустам, прыгают друг по другу, проход в колючках узкий, визжат протискиваются, бока обдирают. — До вечера не вернутся. — Заверил людоед. Стянутый повязкой бок располосован сразу в нескольких местах. Кровь пропитала то, что осталось от повязки и стекает на штаны. А он стоит как ни в чём не бывало. Но не это мне показалось странным. Скуластый хорошо разговаривает, совсем не путается в словах.
— Кто это были? — Спросил, поглядываю на свежие раны на боку людоеда.
— Мерзкие твари. Мой народ их чкхныхтами называет. — Вытер Скуластый ладонью кровь на боку. Взял у меня секиру и пошёл к дохлой зверюге. — Иди сюда. — Позвал и одним ударом отсёк зверю голову. Зашвырнул её далеко в кусты. Прошипел что-то на родном языке и плюнул вдогонку. — Смотри. — Ухватил крукль обезглавленного зверя за хвост подтащил и рубанул. Отрубил хвост, перехватил за толстую часть, замахнулся как плетью, стегнул по верхушке куста. Посыпались сухие ветки, полетели листья плюща. — Видал?
— Видал.
— Держи. — Скуластый протянул мне хвост-плеть. — Хорошая штука, не потеряй. Научу как пользоваться. А теперь. — Людоед выпрямился и давай нюхать воздух. Вертит головой, сопит громко. Посопел, вынюхал что-то, улыбнулся. А может и оскалился. Не знаю я как крукли улыбаются, но мне показалось что это именно улыбка. Поглядел он на меня и говорит. — А давай, Серёгу унесём на поляну. Не нужно ему здесь спать. Плохое место.
