Я ухитрилась сдерживать слезы достаточно долго, чтобы посмотреть на Этана. В его взгляде была осторожность, когда мы оба повернулись и уставились на поврежденный меч на стене.
– Он почти пришел в негодность, – мягко произнес Этан. – Если я еще раз ударю им, то он сломается, да и рукоять у него слишком ненадежная. Но я не могу его выбросить. Даже до всех тех событий я не в силах был с ним расстаться. Сайлас был так горд…
Я кивнула:
– Я восхищалась его гордостью… – кивнула я, продолжая глядеть на работу Сайласа, стараясь дышать, хотя моя грудь болезненно сжималась. – Мое первое впечатление о тебе сложилось из подслушанного разговора с юношей, которого мне не положено было знать, и ты казался прямым, честным и великодушным. – Теперь я посмотрела на него. – Ты совершенно не тот, о ком рассказывал Сайлас. И даже не тот, о ком говорит мне Скарлет. Здесь ты превратился в некоего незнакомца… Почему?
Этан долго молчал.
– Уйди из моей комнаты.
– Я действительно хочу понять. Что вызывает в тебе такой холод, когда все твои родные твердят мне, что ты совсем не такой?
– Я сказал, уходи! – Он показал на дверь, и, поколебавшись, я повиновалась.
В коридоре я обернулась. Во взгляде Этана теперь сверкали и лед, и огонь.
– Тебе не кажется, что ты уже получила достаточно? – спросил он. – Возвращайся домой!
Я покачала головой:
– Не знаю, как еще тебе это показать, Этан. Я здесь ради моей семьи. И я не покину ее.
Хлопок двери, которого я ожидала ранее, наконец прозвучал, и мне самой было неприятно то, что я хотела снова увидеть ее открытой, просто чтобы взглянуть на ужасный меч Сайласа. Но я вернулась к себе и с помощью свечи разожгла огонь в камине.
Я села к нему как можно ближе, вертя в пальцах висящее на цепочке обручальное кольцо и плача. И, учитывая то, что я могла слышать, как Этан гневно ворчит в своей комнате, он наверняка тоже слышал меня.
Глава 6
Ранним утром следующего дня я узнала, что такое хлебный день. Дважды в неделю в доме Норткоттов пекли огромное количество хлеба для семей, работавших на их землях. Это означало, что все повара, часть горничных и сама тетя Джована собирались в кухне сразу после рассвета, готовили тесто и пекли целый день. Это было гарантией того, что все, кто работал на семью, пусть даже он заболел, имели какую-то еду. И это была одна из самых щедрых и простых идей, о каких я когда-либо слышала, и я горела желанием принять участие в деле.
Если бы только желание можно было перевести в умение!
Скарлет стояла рядом, когда мы наблюдали за тем, как поварихи месят тесто столь агрессивно, что я подумала, не появятся ли на нем синяки. Мы пытались подражать им, но ни одна из нас не была так же сильна, как женщины, занимавшиеся этим десятки лет. Даже тетя Джована ошеломляла нас, когда поднимала ком теста и швыряла его на стол. А я боялась, что оно просто вылетит из моих рук, если я попытаюсь сделать нечто подобное.
Но даже если бы меня не устрашало мастерство поварих, вечно наблюдающий взгляд Этана, видевшего мою беспомощность, делал все во сто крат хуже.
– Сынок, если уж ты пришел сюда, почему бы тебе не помочь нам? – спросила тетя Джована, бросив взгляд на Этана, сидевшего на одном из кухонных столов и громко жевавшего яблоко.
– Не-а. Я просто хочу побыть рядом с Энид, вот и все, – заявил Этан.
Прядь волос небрежно упала на его лоб.
– Вот только не надо этой ерунды! – воскликнула крупная женщина рядом со мной.
Но я видела, что ей нравятся заигрывания Этана. А я тем временем просто терялась от его поведения.
– Энид, ты любовь всей моей жизни! Без тебя я умру! – воскликнул Этан, хотя его рот был набит яблоком.
Женщины засмеялись. Я, безусловно, находилась в помещении, полном поклонниц Этана. Это сбивало меня с толку. Был ли сейчас Этан таким, каким бывал, если я не оказывалась рядом? Был ли он обаятельным от природы? И если уж говорить о том, что не имело к этому никакого отношения, почему я не способна понять, как нужно раскатывать тесто?
– Дайте-ка мне это, – сказала Энид, отбирая у меня ком теста. – Если сделаете неправильно, хлеб не поднимется.
– Прошу прощения… – пробормотала я и оглянулась через плечо.
Этан наблюдал за мной, покачивая головой. Если все так легко, почему он сам этим не займется?
– Энид печет хлеб с тех пор, как подросла настолько, что могла дотянуться до стола. У нее многому можно научиться, – сказала тетя Джована, кивая на повариху.
Та уже занималась моим комом теста. Энид улыбнулась в ответ на похвалу хозяйки, но не так радостно, как на комплимент Этана.
– Мне бы очень хотелось, – тихо сказала я, надеясь, что эта женщина поймет: я лишь пытаюсь помочь.
Она никак не отреагировала, но продолжала месить. Руки у нее были крупнее, чем у всех виденных мною мужчин. Я огляделась по сторонам, желая найти себе другое занятие. Я подошла к мешку с мукой, чтобы отмерить новую порцию для себя. К несчастью, этот огромный мешок стоял как раз рядом с Этаном. С минуту я топталась у мешка.
– Четыре, – сказал Этан.
– Знаю, – соврала я, погружая в мешок мерную чашку. – Но если ты сам знаешь так много, почему не поможешь мне?
– Потому что намного смешнее наблюдать за тем, как ты барахтаешься, вот почему.
Я фыркнула, взяла свою миску и отнесла на стол. И остановилась, глядя на остальные ингредиенты и стараясь припомнить, что я должна взять теперь. Воду? Яйца? Я заметила, что замерла неподвижно среди общей энергичной деятельности. Даже Скарлет, чье тесто выглядело еще хуже моего, выслушивала терпеливые объяснения одной из помощниц поварих.
Слова Этана подтвердили то, что уже демонстрировало поведение других: мне здесь не рады. Но это не имело значения, если нашей общей целью было накормить людей, которые ничего не имели, однако мой вклад оставался нежелательным. Когда я взглядом искала помощи, женщины лишь на мгновение поднимали голову и тут же возвращались к своему занятию, игнорируя меня.
Я оставила миску и молча пошла к лестнице. Единственным, кто вообще мог это заметить, был Этан, но и это было не важно. За мной никто не пошел.
В своей комнате, смывая в тазу для умывания сырое тесто с пальцев, я старалась не плакать. Я могла бы принять то, что в Изолте на меня смотрели бы как на другую. Но неожиданной оказалась агрессия, связанная с моей инаковостью. Мне было тяжело.
Слезы подступали, когда я чувствовала, что неприязнь изолтенцев снова и снова бьет меня в сердце. И хотя я была рядом с единственными оставшимися в живых родными, я чувствовала себя более одинокой, чем могла бы вообразить прежде. Меня окружала странная и ненужная жестокость, добавлявшаяся к тому, что знали все в доме: я потеряла все.
