– Да, без содержания по семейным обстоятельствам, – кивнула Лика.
Вскоре им принесли еду, и они с жадностью опустошили все тарелки, оказалось, что оба несказанно проголодались, тем более что все было очень вкусно, просто пальчики оближешь.
– Надо же, я даже не ожидала, что будет настолько вкусно, – призналась Лика, – тут все так непрезентабельно выглядит.
Она украдкой осмотрела убогую обстановку кафе, отделанного дешевым пластиком и штакетником.
– Еда и местная природа – это то, ради чего следует побывать на Северном Кавказе, – кивнул Кирсанов. – Но сервис тут доисторический, то ли дело в Европе, там за те же деньги ты получаешь и комфорт, и удобства, и качественное обслуживание.
– Я думаю, что при должных инвестициях в туристический бизнес, Домбай сможет конкурировать с лучшими европейскими курортами, – затупилась за отчизну Лика.
– Но, лично я сюда больше ни ногой, – засмеялся Кирсанов. – Меня в этот раз Танька на аркане притащила, второй раз я на этот фокус не поведусь.
– Знаешь, и я не поведусь, – улыбнулась Лика, – для меня Домбай оказался чересчур экстремальным курортом!
Еда разморила сытой ленью. Все сразу стало более терпимым, и даже Кирсанов стал каким-то привычным и неопасным. Смешно, но она его побаивалась все это время. Нет, даже не боялась, а безумно стеснялась! Лика улыбнулась самой себе, похвалив за смелое признание.
– Лика, слушай, тебе вопрос, как эксперту! У моей матери есть гравюра некого Фаворского, с зарисовкой для «Маленьких трагедий». Мать утверждает, что она весьма ценная. А я что-то в толк не возьму, ну что в ней ценного, если существует еще сотня таких же точно? – спросил Кирсанов, переводя тему.
– Сразу чувствуется, что ты полный профан, и ничего не смыслишь в искусстве гравюр! – засмеялась Лика. – Возможность тиражирования – это как раз отличительная черта гравюры, но от этого ничуть не умаляется ценность того или иного произведения, выполненного именитым мастером. Это же не ксерокопия, в конце концов, авторство-то эстампов все равно остается!
– И все-таки это искусство штамповки, – уперся Кирсанов.
– Боже, ну и дикость! – пылко воскликнула Лика. – Это даже не копии, это равноценные оттиски, пойми разницу! Художник собственноручно вырезал или вытравливал изображение, от этого оно уникально, хоть не единственно в своем роде. В данном случае, если я не ошибаюсь, речь идет об иллюстрациях Владимира Андреевича Фаворского, за которые он был удостоен Ленинской премии.
– Ты его знаешь? – удивился Кирсанов, считавший, что мать сильно завышает значимость картинки.
– Лично познакомиться не удалось, – съязвила Лика, – Фаворский умер в шестьдесят четвертом, но мировую известность успел приобрести, именно как график-ксилограф, хотя занимался и книжной графикой и скульптурой, и даже театральными декорациями.
– Ладно, ладно, убедила меня, что я профан, – замахал руками Кирсанов, – признаю полную капитуляцию и обязуюсь почитать графическое искусство наряду с прочей живописью.
Лика прыснула в кулачок и пожала, протянутую им в знак капитуляции, руку! Наконец-то, ей стало с ним легко и просто общаться.
Оплатив счет, они выбрались из кафе, и она больше не дергалась каждый раз, когда он прикасался к ней, то поправляя расстегнувшуюся куртку, то подавая руку на крутых ступеньках, то поддерживая, когда она поскальзывалась. У него было крепкое мускулистое тело, и к нему ужасно подходила пословица: «За ним, как за каменной стеной», правда, ее обычно употребляли по отношению к мужу, но, вопреки всему, Лика не чувствовала угрызений совести, находя сейчас опору в нем.
– Жаль, что ты не захотела сегодня кататься, – сказал внезапно Кирсанов, глядя на лыжника, который понесся вниз, словно заяц, петляя по склону. – Я бы тебя поставил на лыжи, куда быстрее твоего неумехи-инструктора.
И от его слов вдруг сделалось жарко в животе, тем более он сказал это не нарочито, не с подтекстом, а так, между делом. И, именно от этого Лика страшно смутилась и ничего не ответила, боясь даже взглянуть на него.
Вокруг то и дело сновали поклонники зимних видов спорта, новички и бывалые лыжники, задаваки-сноубордисты, и инструкторы, вылавливающие в толпе потенциальных учеников, предлагая свои услуги всем подряд.
– Поедешь завтра со мной кататься? – спросил Денис.
– Знаешь, мне кажется, этот вид спорта не для меня, – мягко попыталась отвертеться Лика. – Вчера я пережила массу отрицательных эмоций, у меня самой не получалось ни прицепиться к бугелю, ни отцепиться от него. Палка застревала у меня между ног, крючок намертво прикреплялся к тросу, я падала бесконечное количество раз и мешала остальным лыжникам. Кирсанов решил, что подшучивать над ней сейчас не стоит, кажется, она по-настоящему огорчена.
– Лика, все, что ты говоришь, вполне нормально для любого начинающего, тут дело в том, как относиться ко всем этим казусам. Ты сама себя определила в разряд неуклюжих неумех, а, на самом деле, все это проходят, кто впервые становится на лыжи. Ты бы видела Таньку три года тому назад, да она кулем висела на мне и даже встать порой самостоятельно не могла: упадет и валяется, ждет, когда я к ней подъеду. А сколько бугелей она потеряла! Она три раза ломала лыжные палки. А однажды уронила лыжу, сидя на канатке, и мы всей бригадой поперлись в лес, искать потерю под канаткой.
Лика недоверчиво смотрела на Кирсанова. О чем он толкует? Кому-то дано ездить на лыжах, а кому-то нет. Ей, похоже, не дано, так чего же стараться?
– Мне кажется, тут дело в другом, – продолжил между тем Кирсанов, – ты сама не хочешь научиться. Тебе муж велел, вот ты и поперлась на гору, как на заклание, а самой тебе до лыж и дела нет. Если бы ты захотела для самой себя это сделать, ты бы легко встала на лыжи.
– Не говори ерунды! – возразила Лика. – У меня нет способностей, вот и все. Я же видела, что даже инструктор сгорал от стыда за меня! Я сама не знала, куда деваться от людских взглядов. И мой муж тут абсолютно ни при чем.
«Опять он своего драгоценного мужа выгораживает», – презрительно подумал про себя Кирсанов, а вслух сказал совсем другое.
– Ты бы поменьше обращала внимание на окружающих, поверь, на самом деле никому и дела до тебя нет. Ты, Лика – натуральный человек в футляре, – продемонстрировал он знание школьной программы, – боишься быть естественной, боишься открыться миру.
– Сам ты сундук с ушами, – отбрила его Лика, – психоаналитик доморощенный, а тактичности в тебе ни на грош!
– Тогда давай пари, – протянул ей свою смуглую ладонь Кирсанов. – Ты завтра катаешься со мной весь день, и если не переменишь мнение о лыжном спорте и своих способностях, то мне шалбан. И я тогда сундук с ушами. А если переменишь, то…
– Мне шалбан? – спросила Лика.
– Нет, с тебя поцелуй, – заметив перемену в ее лице, он поспешил добавить, – дружеский, в щеку.
– Я подумаю, – нахмурила брови Лика.
