– Не надо на руках, я дойду!
И они двинули к «Вершинам». Лика опиралась на его руку и озиралась по сторонам. Ей казалось, что из темноты за ними следят миллионы глаз, ожидая момента, когда она останется одна. И миллионы когтей скребут мерзлый снег, и миллионы зубов скрежещут в надежде впиться в ее тело и растерзать в мелкие клочья. Убийца, охотящийся на нее, представлялся Лике ужасным чудовищем, многоголовым, многоруким и многоногим. От этого еще более ужасным и кровожадным. Во рту пересохло, голова кружилась, и морозный воздух никак не хотел пролезать к ней в легкие. А-я-я-й! Она умрет от страха, облегчив работу киллеру!
Кирсанов даже через куртку ощущал, как дрожит ее рука. Бедняжка! Тут у кого хочешь поджилки задрожат, когда кто-то то и дело пытается организовать тебе встречу с праотцами.
Они вошли в холл отеля. Он взглянул ей в лицо и испугался, что она вот-вот скончается. Лицо ее было цвета мела, под глазами залегли темные круги, а по щекам расползлась тушь, не выдержавшая бурных слез.
– Что? – спросила она и вдруг схватилась за щеки. – Ой, не смотри на меня. У меня же косметика была на лице!
Кирсанову стало смешно, только что Лика готова была умереть от пережитого испуга, но вот вспомнила о пострадавшем макияже и умоляет его отвернуться. Женщина не может сохранять постоянство даже в таком серьезном намерении, как преждевременная смерть.
– Мне нужно в номер, – твердо заявила она и заторопилась к лифту.
Кирсанов припустил за ней. Лика его опережала уже шагов на семь-восемь, и скорость развила приличную. И прямо на этой скорости она врезалась в какого-то парня, вывернувшего из-за колоны. От неожиданности она завизжала. А парень отшатнулся и схватился за сердце, на лице его светился ужас. Это был их старый знакомый, поклонник семейства Симсонов. Но при виде жуткой раскраски на Ликином лице у него дух перехватило.
– Привет, – сказал ему Кирсанов, подойдя ближе.
– Ну, вы и крези! – хрипло выдавил из себя парень, пятясь от Лики.
– Извини, – буркнула она, сообразив, кого испугался парень.
И они прошли мимо парнишки, который вслед им только не перекрестился. У него был такой вид, что Кирсанову захотелось сделать ему «козу бодатую», и он удержался усилием воли.
Лика, войдя в свой сиротливый номер, с опаской огляделась, не лежит ли еще какой-нибудь труп посреди комнаты. И не обнаружив ничего подозрительного, отправилась в душ.
Посмотрев на свой дикий вид в зеркале, пустила воду погорячей и залезла в ванну, вскоре озноб прошел, и она прекратила трястись. Но на место нервной встряске пришла апатия. Она, такая отзывчивая, рассудительная, тактичная и правильная, стала мишенью маньяка, удумавшего ее изжить! Из-за чего, почему – не ясно. Возможно, она даже никогда не узнает, что стало причиной ее гибели. И где-то там, в далекой заоблачной Москве, осиротеет маленький Ванечка, останется вдовцом Макс, и окончательно окосеет от одиночества Алевтина. Конечно, ее подруга и так слегка свихнулись, раз наврала ей о болезни, и Макс, разучившийся нормально общаться, тоже умом тронулся. Но после смерти Лики им станет еще хуже!
Она потянулась за курткой, в которой вошла в ванную, там в кармане был сотовый. Выудив телефон, она нажала единичку, под первым номером у нее в записной книжке шел муж. Он вообще шел у нее под первым номером везде и во всем.
Потянулась серия нудных гудков, твердящих – «нет-нет-нет» – не хочет муж с тобой общаться. У него и без тебя проблем хватает! А потом вежливая девушка равнодушным голосом пояснила, что абоненту плевать на Ликины призывы, и повторила то же самое по-английски, если вдруг Лика с первого раза по-русски не поймет. Лика не могла больше стоять и села. Рука разжалась, и телефон плюхнулся на кафельный пол. Блямс!
И Лика заплакала бесшумно и отчаянно. Жизнь уперлась в тупик, и кто-то выключил свет, в тупике стало темно и страшно, и никто не спешил ей на выручку. Она закрыла глаза, но слезы лились бесконечными солеными потоками, смешиваясь со струями воды, бившей ей в затылок. Воды набралась целая ванная, но Лика не могла встать и выключить душ, поливающий сверху. Вода добралась до края ванной и готова была перелиться на пол. А Лика упивалась своим горем и одиночеством, забыв о правилах общежития – нельзя заливать тех, кто снизу.
И вдруг одиночество кончилось. Кто-то выдернул затычку на дне ванной, и алчная водосточная труба с жадностью втянула в себя первую порцию воды, и та, так и не разлившись бескрайним морем по номеру, пошла на убыль. Щелчок – и душ перестал поливать сверху.
Лика сжалась, не открывая глаз. А его руки осторожно убрали налипшие на лицо волосы, пальцы коснулись висков, скул шеи, скользнули по плечам, слегка нажали. И она почувствовала знакомый вкус губ. Сначала поцелуй был легкий, словно майский ветерок, но потом он стал жарким, как дыхание Сахары.
Лика открыла глаза и встретилась с его вопрошающим взглядом. У нее совсем не было сил. Ни на что. И она закрыла глаза. И тогда он выдернул ее из ванны, как морковку из грядки, прижал к себе, мокрую и скользкую, и вышел вон, и за ними прочертили кривую дорожку быстрые капельки, срывающиеся с ее босых ног. А водосток с утробным звуком алчно отсасывал остатки воды, нарушая тишину номера.
Сначала она ощущала холод и стыдливость, когда он растирал ее полотенцем посреди номера, и ее кожа разгоралась красным цветом стыда и страсти. Потом почувствовала легкий укол ужаса, когда он принялся целовать ее повсюду, где нельзя никому, кроме мужа. А потом что-то горячее взорвалось внутри нее, посылая по кругу мерцающие волны, от которых становилось жарко и сладко. И она полностью растворилась в происходящем.
Наверное, все это было неправильно. Наверное, все это было гадко. Она предавала мужа, саму себя и свои принципы. Это было хуже некуда, потому что на самом деле ей было хорошо. Очень хорошо. Так хорошо, что она вела себя совершенно неприлично. Бесстыдно, наверное.
С ним почему-то все было иначе. Не так, как бывало с мужем. По-другому. Казалось бы, она столько лет была замужем, чему можно было удивляться?! А она удивлялась, и смеялась, и радовалась. И забыла о страхе. И забыла о смерти. Она была почти счастлива.
Она не знала, сколько это длилось, но когда вдруг закончилось, то она растерялась. Дальше-то что? Она всмотрелась в его лицо.
Он выглядел довольным. Он был ласковым. Но она не знала, как следует себя с ним вести. Вот он – первый в жизни ее любовник. Но теперь она его боится еще больше. Что же ей делать? Она замерла, боясь пошевелиться.
А ему хоть бы хны – разглядывает ее, как на вернисаже. Она была к этому не готова, она даже на пляже смущалась, когда на нее откровенно глазели. Он же не только глазел, но еще водил по животу пальцем. Кошмар, в общем. Может, сбежать обратно в ванную?! Уж теперь он ей припомнит и про животные инстинкты, и про все остальное, вон как глаза сияют. А ей возразить нечего. Она оказалась такой же, как все.
Лика, наконец, натянула одеяло до подбородка.
