Он был очень доволен собой. Расклад получился – закачаешься. Он все так умно рассортировал, что самому стало приятно. Особенно радовало то, что при таком положении вещей действительно не осталось на этом говенном Кавказе людей, точащих на них зуб.
– Но все-таки, остается некто, жаждущий меня убить. И киллер пока что свой гонорар не отработал, – клацнув зубами, пожаловалась Лика.
– Но, согласись дорогая, намного приятнее осознавать, что количество тайных и коварных врагов уменьшилось?
–А оно уменьшилось?
– Если исходить из того, что информация о нас, в том числе московские адреса, умерла вместе с незадачливым кавказским мачо, то выходит, что больше претензий к нам предъявлять некому. Даже исполнитель твоей казни и тот получил компенсацию за хлопоты.
– Как мило, что ты не забыл и о нем в своих рассуждениях. Не хочешь ли посетовать о том, что заказчик остался с носом?
– Кто это сказал? – возликовал Кирсанов. – Возможно, когда ты появишься в Москве, тебе на голову упадет кирпич или ты поскользнешься на банановой шкурке. У заказчика еще все впереди! И киллеров на планете хватает.
– Вот спасибо, вот утешил. Знаешь, оставь мне свой московский телефон, когда я буду нуждаться в дружеском сочувствии и поддержке, то буду тебе названивать, – пробурчала Лика.
– О, конечно, моя сладкая. Всегда, пожалуйста. Можешь смело рассчитывать не только на слова утешения, но и на что-нибудь более сильнодействующее! – расчувствовался Кирсанов.
– Всенепременно, – прорычала Лика, которую бесила способность Кирсанова ерничать в самый неподходящий момент.
Но на этом разговор прервался. Каждый переваривал осознание того факта, что мысленно они уже побывали в родном городе, да, к тому же, выразили вслух желание продолжить общение. Кирсанову внезапно взгрустнулось. Лика же опечалилась. Она не представляла, как сможет не думать о нем ежеминутно, как сможет забыть, словно его не было вовсе в ее жизни. Но если этого не сделать, то о какой семейной жизни может вообще идти речь? Лика печально вздохнула. Все так запуталось, что она уже не могла понять, чего же ей на самом деле хочется. Кажется, больше всего горячего чая, в душ и спать, решила она, отгоняя остальные невеселые мысли.
Сколько они шагали молча – неизвестно, но Кирсанов успел подумать о том, что такие приключения принесут массу проблем. Танька явно свихнулась от горя, и он услышит много «хорошего» о своих связях с противоположным полом, когда попадется ей в руки. А если о том, что его похитили, узнает мать, то тогда пиши пропало – она его живьем съест при первой же встрече. Так что нужно было сто раз подумать о печальном будущем, прежде чем выбираться из плена. Но хуже всего будет, когда придет пора разбираться с самой любовной историей, приведшей к таким последствиям. Что-то подсказывало ему, что избавиться от мыслей о Лике ему удастся не скоро.
С другой стороны, а кто сказал, что нужно избавляться? Она, конечно, вся из себя правильная, любит мужа, ценит семью и все такое, но ведь и у них получилось все не просто так. Возник логичный вопрос – а как? Но Кирсанов не знал, как. Есть в природе такие вопросы, на которые никто не знает правильного ответа. И если ему повезет, то истина ему откроется в дальнейшем. Иногда, с самыми везучими, это случается – они получают ответы на свои дурацкие вопросы. Он покосился на Лику. Чучело. Форменное пугало. Сверток лохмотьев, клацающий зубами. Было бы ради чего себе голову ломать и влипать вот в такие ситуации. Но на этом сдулся. «Да ладно тебе, голубчик, распыляться, – сказал кто-то невероятно ехидный у него в голове, – с кем не бывает!». Кирсанов напрягся и принялся считать на пальцах аргументы за то, что ничего не изменилось, и он все такой же крутой мачо, каким был на прошлой неделе. Он даже придумал невероятно скабрезную фразу по поводу всего происходящего. Увы, былого кайфа от собственного чувства юмора не получалось, хоть тресни. Кирсанов засопел недовольно и даже изысканно ругнулся про себя. Не помогло. Наверное, это от нерегулярного питания, в конце концов, решил он, лезут в голову дурные мысли. А что еще ему оставалось?
– Слушай, что там за огни? – напрягся он.
– Где? – испугалась она.
– Вон, внизу.
– Может, это одно из селений, о которых говорила та женщина? – предположила Лика.
– Скорее всего, – кивнул он. – В любом случае, нам туда не надо. Нас эта дорога должна вывести на автобан, с нее сворачивать нельзя.
Лика промолчала. Он у них Сусанин, вот пусть ее и ведет. Она все еще мусолила свои высокоморальные идеи, сильно пошатнувшиеся за последние дни. Ой, нельзя войти в одну и ту же реку дважды. Ой, нельзя. Так как же прикажете дальше жить? Как на голубом глазу вернуться домой, в семью, к мужу и сыну, когда с ней всякого такого приключилось? Она упивалась муками совести, которые раньше были легкие, как бабочки, присевшие на плечо, а нынче походили на многопудовые гири, пригибавшие ее к самой земле. Да, нелегка ноша стыда за свои действия. В том, что эти самые действия были совсем неприличными и постыдными, сомневаться не приходилось, особенно, если всей душой желаешь, чтобы идущий рядом мужчина обнял и поцеловал. Как она сможет стать прежней, если в ней столько всего поменялось? Наконец, она утешилась тем же, что и Скарлетт О’Хара: приказала самой себе подумать над этим позже. Прекрасная женская уловка – отложить неприятные размышления на потом, авось удастся вообще избежать возврата к ним.
Идти становилось все труднее и труднее. Ноги уже просто гудели от усталости, хотя они все время шли вниз, а это, как известно, гораздо лучше, чем топать в гору.
– Денис, честно говоря, я хотела бы отдохнуть, – взмолилась Лика, решившая, что лучше пусть он ее сочтет слабачкой, чем будет тащить на себе ее бренное тело.
– Ну давай дойдем вон до того поворота и присядем отдохнуть.
Их привал совпал с первыми признаками рассвета. Небо стало слегка светлее, и в лесу проснулись какие-то пташки, которые осторожно подавали свои голоса из ветвей деревьев, растущих у дороги. Как они, бедные, живут среди этого холода и снега?
Лика плюхнулась на снег, как подкошенная, хотя Кирсанов пытался расчистить ей какой-то камень. Плевать. Чем камень лучше сугроба? В ушах стоял мерный гул. По телу проходили волны озноба. Не осталось никакого сомнения – она больна.
– Лика, тебе плохо? – встревожился Кирсанов, заметив, наконец, ее состояние.
– Мне не хорошо, – согласилась она.
– Да у тебя жар! – потрогав ее лоб, воскликнул Кирсанов.
Вот только этого и не хватало для полного счастья. Он достал из-за пазухи воду и сунул ей бутылку. Видно было, что глаза у нее ввалились и потеряли живой блеск. Пальцы были ледяными, а лоб полыхал. Кирсанову стало страшно – вдруг она умрет! Нет, только не это, они так не договаривались!
Лика хлебнула из протянутой ей бутылки, но без энтузиазма. Пить не хотелось, и есть не хотелось. Окружающий мир потерял четкие границы и устойчивость, все мерно покачивалось из стороны в сторону. И суетливый Кирсанов страшно раздражал, ее клонило в сон. Спать! Точно, нужно спать. Потому что сон восстанавливает силы. А у нее их совсем не осталось. Ни капельки.
