Дура! Какая же она дура! Своим звонком она поставила Макса под удар. Они схватили его, пытали его и теперь поймают ее. Они убьют ее на глазах у мужа, и Макс выполнит все, что они от него хотят!
Убийца обследовал нижние помещения. Он старался шагать бесшумно, но она-то слышала каждый его вздох! Каким-то волшебным образом слух ее обострился до уровня кошачьего.
Что же делать? Звать на помощь бессмысленно. Бежать невозможно, на окнах решетки, сквозь них ей не выпрыгнуть, пусть даже ломая руки ноги.
Диван, радистка Кэт, – осенило ее!
Словно тень отца Гамлета, она скользнула от окна, перед которым замерла, пригвожденная ужасом, и нырнула в пыльное нутро дивана. Ледяными пальцами она коснулась рычажка, который привел в действие пружины, и умный диван спрятал ее в себе.
«Господи! – молилась Лика, пытаясь утихомирить сердце, нещадно тарабанившее по ребрам. – Господи, сделай так, чтобы он ушел! Господи, сохрани мне жизнь, рабе твоей грешной! Господи, я не хочу умирать от руки презренного убийцы!»
Неумолимые шаги приближались. Ступенька за ступенькой он преодолевал лестницу наверх. Что он сделает, не обнаружив ее в мансарде? Начнет повальный обыск? Будет кромсать мебель или уйдет, подумав, что она покинула дом?
***
Он уже понял, что она прячется наверху. Больше просто негде, внизу он осмотрел каждый уголок.
Он видел, что от калитки к дому вели следы. Он внимательно осмотрел ступеньки, следы вели только в дом, значит, она внутри. Он знал, что из дома нет другого выхода, на всех окнах стоят решетки, а на входе в подвал висит огромный ржавый замок. Остается мансарда и чердак.
Птичка в клетке, мышка в мышеловке, рыбка на крючке. Не трепыхайся, не трепыхайся. Ты у меня в руках.
Он близок к завершению. Знает ли она об этом?
Она не оставила ему другого выхода. Зачем она боролась за свою жизнь? Почему не умерла там, в Домбае? Человеческая глупость наказуема, и она в этом сейчас убедится.
К черту сантименты. Он сделает то, что должен сделать. И не надо этих идиотских фраз – руки по локоть в крови, грех на душу. У него нет другого выхода, просто нет, ибо третьего не дано – или она, или он. Естественно, он выбрал последнее.
***
Лика услышала, как ее убийца вошел в библиотеку. Она слышала его прерывистое дыхание, которое он пытался сдерживать. Интересно, что у него нож или пистолет? Если пистолет, то соседи могут услышать звук выстрела, но они не успеют ее спасти. Зато она не будет здесь валяться до самой весны, и ее тело довольно быстро предадут земле. И Кирсанов придет на похороны и будет злиться на ее глупость, женскую глупость. Он будет плакать или нет? А страдать?
Убийца подошел к окну, словно принюхиваясь к ее следам. Господи, как страшно! Так страшно было только в детстве, когда играешь в прятки и к твоему убежищу подкрадывался лов. Только сейчас лов вооружен и крайне опасен. Крайне. Крайнее некуда.
Интересно, он убьет ее с первого раза или сделает еще контрольный выстрел в голову? И Ванечке не покажут мертвую маму, чтобы ребенок не свихнулся от ужаса. И ее будут хоронить в закрытом гробу.
«Господи, если ты меня только спасешь! Я клянусь тебе, что буду каждый день проживать так, словно он последний! Я никогда больше не буду капризничать, ныть и жаловаться на судьбу. Я буду самой благодарной твоей дочерью на этой земле за дар жизни!»
***
Он осмотрел весь дом. Она спряталась. Дура. Идиотка. Чокнутая. Она не понимает, что он хотел максимально облегчить ее уход из жизни. Она не приняла яд, она не дала себя убить мгновенно. И теперь вот забилась в какую-то щель. Ненормальная! Что ж, это ее выбор. Ее право.
Он злобно сплюнул и быстро сбежал по лестнице вниз. Возможно, когда она поймет, какая участь ей уготовлена, она сама предпримет что-нибудь стоящее, заколет себя ножом или повесится. Все лучше, чем метаться по комнатам, объятым огнем.
Он вышел на веранду, подхватил две канистры, предусмотрительно привезенные с собой, и аккуратно облил бензином все, что могло мгновенно заняться.
Он не забыл выйти, замкнуть дверь и только после этого просунуть в форточку руку и чиркнуть зажигалкой. Гипюровая занавеска послушно вспыхнула и отдала часть пламени скатерти на столе, та поделилась с чехлами на стульях. И дело пошло.
***
Лика не могла поверить своему счастью. Он уходит! Дробно застучали подошвы по лестницам. Он больше не скрывался. Он решил, что ее нет в доме!
Если бы Лика могла пошевелиться, она осенила бы себя неистовым крестом, чтобы воздать хвалу Богу, откликнувшемуся на ее страстный призыв.
Боясь, хоть чем-то себя выдать, она лежала и прислушивалась к его передвижениям по первому этажу, который он обошел вторично из комнаты в комнату. Наконец хлопнула входная дверь. Лика зажмурилась от счастья. Но что это? Она отчетливо услышала, как неизвестный тщательно запирает замок. Это еще зачем?
Она торопливо привела в движение тайную пружину и через минуту осторожно выкарабкалась из потайного ящика. Она провела там минут десять от силы, а было такое чувство, что пролежала там целый век, мышцы затекли, тело не слушалось.
Лика на цыпочках подкралась к окну. Выглянула и ничего не увидела. Точнее никого. Где он?!
И тут она услышала веселый треск пламени, и в воздухе отчаянно запахло паленым. Еще не понимая окончательно, что случилось, Лика затряслась от ужаса.
– Мамочки родные! – пискнула лика и метнулась к лестнице, забыв о необходимости прятаться от убийцы.
Миновав один пролет, она в ужасе застыла. Вся гостиная, прихожая и столовая, объединенные в одном пространстве большой комнаты, были объяты пламенем. Горел обеденный стол, стулья, занавески на окнах, дымились коврики, на которые уже попали первые угли, вспыхнул и занялась штора, отделяющая вход в кладовку, веселые змейки огня побежали в разные стороны по деревянному полу. Комнаты была заполнена сизым дымом.
Лика закашлялась и метнулась к двери, подергала ручку. Заперто! Этот мерзавец запер ее. Он знал, что она в доме, и оставил на сожжение! Огонь добрался до мягкой мебели и отвратительно запахло горелым поролоном. Это было кошмарно. У нее начался удушливый кашель, а от слез она буквально ничего не видела. Лика поняла, что если сию секунду не побежит к лестнице, то будет поздно – огонь просто перекроет ей туда ход. Она развернулась на пятках и практически на ощупь рванула наверх, спотыкалась на ступеньках, хватаясь за перила одной рукой и смахивая слезы другой.
Она никак не могла отдышаться, казалось, что дым разъел легкие и ей просто нечем дышать. Более того, она поняла, что потеряла драгоценное время и не использовала единственной возможности спастись. Вместо того чтобы трясти запертую дверь, следовало проскочить в ванную, там было единственное крошечное окошко, не затянутое решеткой. И если бы она разделась до гола, то, скорее всего, смогла бы в него пролезть. Она не сообразила этого сразу, теперь было поздно. Огонь вовсю бесчинствовал внизу, жадно сжирая дом тетушки, ее наследство и возможное пристанище после неминуемого развода.
