— А в том лесу, — продолжил дьявол проникновенно, — есть круг, почитай как ведьминский, только чародейский он. Живая душа через него перенесется с трудом — мертвая легко.
И тут в душе моей как холодок пробежал. Я чувствовала этот круг. Ощущала область, которая мне не принадлежала, хотя по ночи я как хозяйка полновластная в Гиблый яр вступила.
— Ты, — продолжил так же вкрадчиво Сграхт, — говорят, с магами сдружилась. Так вот и спроси, у друзей своих новых, для чего они в яр, что ранее Светлым был, а теперь Гиблым стал, столько лет-то дорогу искали, да все безнадежно. Что искали там? От чего на смерть шли упорственно? Спросишь?
— Спрошу, — голос свой я не узнала.
Чужой был, холодный, как не родной. Потому как больно мне вдруг стало. Тяжело очень. Словно плита могильная на грудь давит, дыханию мешает. И знала я, по ком сердце плачет сейчас, я знала… только после подумаю.
— А еще, — Сграхт смотрел на меня с усмешкою, словно знал обо всем, что чувствую… а может и знал, дьяволы они эмоции как воздух поглощают, в периоды голода даже питаться ими могут, — подумай, Валкирин, что случилось бы, коли в момент, когда друг твой еще один, коей с рыбами возится, снес-разнес крепости чародейские, дюжина чародеек как раз во яру Светлом была, да круг свой там устанавливала.
И тут стало мне совсем плохо.
— Дюжина? — спрашивать бесполезно было, дьявол только на три вопроса все равно ответит, но я просто осознать не могла. — Двенадцать стало быть?! Двенадцать чародеек! Целых двенадцать?!
Только усмехнулся в ответ Сграхт.
С ухмылкою и продолжил:
— Ты спрашивала что с ведьмами сталось-сделалось. Ответа простого не дам, но ты сама подумай — лесные ведуньи они особняком держатся, к зверью они ближе, чем к людям, так можно ли управлять хозяйками леса?
— Нет… — прошептала я.
— А с ведьмами дело иное, — дьявол словно каждым словом своим меня уничтожающим наслаждался, — понять кто из вас кто — там сам черт ногу сломит. Кто прирожденная, кто природная, а кто и вовсе в силу вошедшая — в этом до конца и сами ведьмы разобраться не в силах. Вот и скажи мне, Валкирин, куда чародейкам все потерявшим, затесаться проще было: В магини, где у женщины ни слова, ни права нет? В ведуньи лесные, что порой и язык человеческий теряют? Али среди ведьм схорониться, силу да власть набирая?
Так вот кто Велимира! Не ведьма она, а чародейка! Она чародейка и не одна она!
— И хоть не спрашивала, — Сграхт лапу протянул, руки моей коснулся, стол сломанный под тяжестью длани его массивной заскрипел жалобно, — но скажу я тебе одно — через круг тот мертвые пройти могут, а живым хода нет. Но рядом, Валкирин, совсем рядом второй круг есть — не активирован он еще, но коли смогут чародейки в лес тот вернуться — завершат ритуал. Им для того ритуала не многое требуется — всего один архимаг. Только один. Не больше.
И по ладони ледяной потрепав меня дружески, Сграхт поднялся, от чего стол накренился, а разговор закончился.
— Только не желай мне больше ничего, — попросил дьявол.
— Не буду, — прошептала я.
И дьяволу полагалось бы уйти, но он остановился и страдальчески предложил:
— Спрашивай.
Я и спросила:
— Как дочку назвал?
— Валкирин-грахт! — гордо сообщил дьявол. И добавил: — Сказал жене, что имя в честь моей возлюбленной… Теща весь ад перерыла в поисках, гы.
Я улыбнулась невольно.
А Сграхт посмотрел на меня пристально так, затем руку протянул и на косом столе передо мной вспыхнули огненные буквы «Одно знай, Валкирин, те врата не всех мертвых живыми обратить могут, кто бы что не говорил. Только чародеев».
И исчезла надпись, словно слизал ее зверь лесной — ничего не осталось. Ничего кроме боли во мне.
Ушел через пентаграмму дьявол, начала исчезать иллюзия с водяного, аспида, войска моего верного, вновь леший явился, столом занялся, а я все так же сидела. Сидела потерянная и растерянная.
Исчез дьявол, окончательно исчезла иллюзия, открывая взглядам аспида, водяного, армию мою верную, кикимор на меня встревожено смотрящих, поляну пиршественную со столами снедью заваленными, купца Саврана, что не ко времени продовольствие доставил, а как то понял, попросился остаться — оставили. Теперь купец видел в своей жизни всё, вообще всё, и даже дьявола.
Я же поднялась тяжело из-за стола, на клюку верную опираясь, да и сказала тихо:
— Водя, леший, за мной.
И ударила клюкою оземь, тропу заповедную открывая.
Последнее, что увидела — полный гнева и обиды взгляд аспида, он видать был уверен, что его с собой возьму, а я нет, не возьму, доверия и так не было, теперь его стало еще меньше.
***
Я перенеслась к заводи.
Леший меня во лесу чувствует, так что за мной последовал. Водяной перенесся сразу в воду, ему так проще, и к нам уже подплыл, одним кивком головы отослав прочь отсюда всех — от русалок до пиявок. Леший прогнал даже птиц. Я ударом клюки, нас от всего леса, от любых чужих ушей отрезала, и на всякий случай Лесю призвала — уж кто-кто, а она толк в подслушивании знала, и как от подслушивающих избавляться знала тоже.
Потом я медленно скинула плащ свой, мухоморами, мхом да поганками раскрашенный, следом туфли скинула, подол платья приподняла, да и прошлась по кромке воды холодной, с мыслями да с силами собираясь.
— Веся, не томи, — тихо попросил Водя.
Друг верный молчал, он меня чувствовал, и то, что подавлена сейчас сверх меры, чувствовал тоже. Но то он, он чувствовал, а Водя терзался сомнениями да мыслями, и терзания те я лишь усилю сейчас.
— Когда ты разнес крепости чародейские, — я бы села сейчас, ноги едва держали, но от волнения сидеть не могла, так и продолжила медленно брести по воде, — то не один чародей выжил. Далеко не один. Еще двенадцать чародеек в этот момент находились в Заповедном лесу, не моем… другом.
Водя побледнел, тяжело в воду опустился.
— Двенадцать… — повторил шепотом он за мной. — Целых двенадцать.
Да, это много. Очень много. И очень опасно.
Леший мой сдержаннее был, даже не выругался, но он как и я об одном думал, одинаково у нас всегда мысли шли, рука об руку, он и спросил:
— А что они там делали?
— А вот это самый страшный вопрос, лешенька, — я остановилась, с тоской на него посмотрела. — Но я намекну тебе — то, что сделали они там, то всем понадобилось. Самим чародейкам, что путь возвернуться в Гиблый яр столетиями искали, да похоже практически нашли. И чародею, с трудом, но выжившему. А пуще всего магам.
И опустил взгляд леший — он боль мою понял. Он сразу понял. Это я до сих пор понять не могла, а ведь стоило. Уж сколько ранее заповедных лесов было, но только в яр, что ранее Светлым был, а ныне Гиблым стал, упорно маги пытались проникнуть. Невзирая на жертвы, а жертв было много, очень много — я их по ночи сама подняла, сама в белы рученьки магам вернула. Жертвы были, но маги жизнью товарищей пожертвовали не глядя… И пожертвуют еще.
