— Знаю про яблони, — вдруг сказал Агнехран. — В приморье яблоневые саженцы закупил, Савран купец твой, уже перевозит, мужики деревенские сажать помогают. Сорт хороший, быстро растет, плодоносит уж на второй год. Не печалься, хороший сад будет, лучше прежнего.
Замерла я. С мармеладкой во рту, со слезами на глазах, на мага смотрю и только одно сказать смогла:
— Как?..
Улыбнулся, платок достал, мне протянул, да едва взяла, он тем воспользовался — к пальцам моим прикоснулся. На мгновение сжал, словно удержать хотел, но отпустил. Себя превозмогая отпустил. А когда лицо вытерла, об одном попросил:
— Связь не разрывай.
Да как же это «не разрывай»? У меня сил не много, то что говорить могу уже чудо, а сколько смогу, я же не знаю…
— Пожалуйста, Веся.
Вроде говорит, только говорит, а такая тоска в голосе, такая боль, такая мольба.
— А ты сам-то как, охранябушка? — спросила, руку под покрывало пряча, да сильнее закутываясь.
— Хорошо, — улыбнулся он, да только у меня глаза сами закрывались, так что может и почудилось, — теперь хорошо… Спи, моя Весенька, спи.
***
Ночь…
Утро…
Тепло ладони, что сжимает мою ладонь, такое надежное, родное тепло, и касание нежное, осторожное, такое бережное.
Стук в дверь, и чей-то голос издали:
— Лорд Агнехран. Господин?
— Исчезни! — хриплый голос охранябушки.
— Но император…
— Исчезни.
— Вас понял, — стушевался кто-то далеко.
И, кажется, исчез.
Вот только сон исчез тоже.
Я открыла глаза и поняла, кто держал меня за руку. Маг проснулся тоже, обнаружил что спал сидя за столом и что моя бледная ладонь в его руке.
— И… император там у тебя, — прошептала, глядя на самого заспанного мага в моей жизни.
— Подождет, — сжав мою руку крепче, видимо, чтобы не сбежала, ответил Агнехран.
Улыбнувшись, сообщила о другой неизбежности:
— Рассвет, лешинька сейчас придет.
И ладонь мою отпустили. Нехотя очень, но отпустили.
— Не позволяй ему забрать блюдце, — хриплым ото сна, но уверенным голосом потребовал архимаг.
А я все равно улыбаться не перестала. Видимо утро было такое улыбательное, когда улыбаешься вопреки всему.
— Обожди мгновение, — попросил охранябушка.
Встал быстро, отошел куда-то, умылся быстро, вернулся за стол, пытаясь с мыслями собраться. Затем к делу перешел.
— Девясил выпей, — и передал мне первую бутылочку.
Взяла с благодарностью. И тут он сказал:
— Стой, дай обратно.
Отдала.
Охранябушка быстро пробку из бутылочки вынул и мне уже открытую отдал. Заботливый.
Я с трудом поднялась, села кое-как, настой выпила, мармеладом заела. С мармеладом было терпимо, а так горько до невозможности.
— Что сейчас делать будешь? — спросил Агнехран, встревожено к чему-то прислушиваясь.
— Там видно будет, — вернув ему бутылочку, ответила сонно. — С лешинькой поговорю, узнаю, как в Гиблом яру дело продвигается, и раз легче мне уже, книги возьму, многое узнать-выучить надобно.
Поглядел на меня Агнехран так, словно сказать что-то хочет, да каждое слово обдумывает, словно должен сказать, да не решается никак, словно…
— Веся, — выдохнул судорожно, в глаза мне глядя, — я тебе сейчас скажу, а ты сделай дело доброе — запомни. Навсегда запомни — что бы тебе не сказал тот дьявол, чтобы не сказал твой леший, но единственная причина, по которой я помогаю тебе, в самой тебе и заключается. Ни в тайне Гиблого яра, ни в желании заполучить технологии чародеев, ни в стремлении обладать силой кругов Жизни и Смерти, а в тебе.
Застыла я, мармеладку до рта не донеся, просто застыла. Я ведь не спрашивала, я оправданий не просила, я ничего не требовала. Знаю ведь что маг, знаю каковы маги, все знаю, потому и не спрашивала ни о чем, так зачем… лгать? И я взгляд опустила, навернувшиеся слезы скрывая.
— Веся, — сказал шепотом, а я вздрогнула так, словно оглушил криком, — забудь об их словах, да о другом вспомни. Вспомни, в какой ритуал вмешалась, когда меня спасла. Вспомни, что с Гиблым яром сделать хотел. Вспомни и сопоставь. Коли нужен мне был бы Гиблый яр, разве стал бы я пытаться уничтожить его вместе со всеми его тайнами?
И соскользнули слезы с ресниц, прямо на плед теплый пуховый.
— Веся, — простонал Агнехран, — если мне не веришь, разуму своему поверь.
Усмехнулась я, слезы вытерла, а взглянуть на мага так и не смогла. Не умею я врать, не мое это, от того и сказала на него не глядя:
— Разуму поверить должна говоришь? — еще две слезы с ресниц сорвались вниз. — Напрасно ты о разуме заговорил, лорд Агнехран, напрасно. Ведь мой разум основывается на опыте, а опыт безжалостно напоминает о том, что маги делиться своим не любят. Ох и не любят. И да, ты в Гиблый яр отправился, чтобы уничтожить его. Но вот ради чего уничтожить, это уже вопрос. Быть может ради меня, как ты и сказал, а быть может… — и я заставила себя взглянуть на побледневшего архимага. — Быть может, чтобы тайна об этих кругах не досталась никому?
Теперь замер Агнехран.
Не дышал почти, не двигался, не… не пытался и дальше лгать? А когда рот открыл, остановила я его тихим:
— Не надо. Не лги. Не уговаривай. Не убеждай. Я же ни о чем не прошу тебя, Агнехран, я ничего у тебя не требую.
Простонал глухо, да с таким отчаянием, что захотелось руку протянуть, да его руки коснуться, успокаивая. Но поздно уже, слишком поздно.
— Веся, — он мое имя как молитву произнес, — Веся, клянусь тебе, я…
— И я тебе клянусь, — прошептала, вновь перебив, — я клянусь тебе, охранябушка, что как ведунья Гиблого яра уничтожу оба чародейских круга, и Жизни и Смерти. Потому что несут они смерть и разрушение, а это теперь мой лес, и я обязана его защищать несмотря ни на что.
И я увидела, как потемнел его взгляд. Вот были глаза цвета летнего неба перед грозой, а вот стали совсем темные, страшные, жуткие. И я увидела в них страх. Настоящий, чудовищный страх.
— Веся, — голос мага дрогнул, — не смей!
Многого я от мага не ждала, негодования ожидала, конечно, гнева, но чтобы вот такого? Такого не ждала. А Агнехран вообще как с цепи сорвался.
— Не смей приближаться к этим кругам! Ни живая, ни призрачная, ни какая бы то ни была еще! Не смей, слышишь?!
Слышать то я слышала, да только… я еще и видела. И не злобу я видела, не гнев, не желание славы — я видела страх. Чудовищный, гнетущий, раздирающий на части страх! Только страх. Страх и ничего более! Страх такой, какой видеть еще не приходилось мне. Страх, от которого кровь в жилах стынет.
