— Да, — выдохнула я.
Кивнул леший, да и спросил:
— В сосновый бор?
Хотелось бы, во сосновый бор сейчас самое то было бы, да только:
— Нет, лешенька, — я с трудом головой отрицательно мотнула, — нет, нельзя, я ж его сейчас уничтожу чуть ли не на половину.
— Ничего, отрастет, — сурово сказал леший.
— Нет. Нельзя так. Спать хочу, — прошептала, чувствуя вкус своей крови на губах, — и свечу. Свечу зажги для меня, лешенька, хоть одну.
И тут вдруг от двери голос злой раздался:
— Леший, я с тобой позже… побеседую. А сейчас решать нужно — или в бор Сосновый отнесу, или к магам в Обитель. А вот так, тут, не оставлю.
И с содроганием я вспомнила: «Цена открытия врат Жизни — жизнь архимага. Цена уничтожения врат Смерти — жизнь аспида».
Глаза открыла. С трудом, да открыла, на аспида злого как тысяча потревоженных ядовитых змей поглядела, а что сказать ему, бессовестно и нагло прочитавшему письмо, что другому было адресовано, я и не ведала.
«Цена открытия врат Жизни — жизнь архимага».
Единственным, кому важны были врата Жизни, тут был аспид.
«Цена уничтожения врат Смерти — жизнь аспида».
А вот закрыть врата Смерти — то чего желали все, и я в первую очередь. Потому что иначе мой лес было не спасти, никак не спасти. Но… убить аспида? Как же я его убью? Да после всего, что сделал для меня, для леса моего, для армии…
— Скажи, ведунья, — медленно проговорил аспид, — тебе что, совсем делать нечего? Или ты варианты наиболее оригинальных самоубийств коллекционируешь?
Хотя вот когда так говорит, и прибить не жалко.
— У меня выбора не было, аспид, — сказала тихо, громко я говорить еще долго теперь не смогу.
— От чего же не было? — сам Аедан говорил тоже тихо, но звук слов его до костей пробирал скрытой злостью. — Я же все для тебя делаю, ведьма ты безголовая. Я ужом на сковороде изворачиваюсь, и войну ведя, и войско твое как детей малых оберегая, но ты все равно… снова, снова, снова и снова сама себя прибить пытаешься! Сколько можно уже, Веся?!
И что сказать ему? Промолчала я, лишь смотреть на аспида продолжила, а так чтобы что сказать… А что тут скажешь?
— Выбора не было, — за меня леший сказал. — Ты аспид и маг, в себе две сущности хранишь, от того знаешь больше, чем другие маги, не так ли?
Промолчал аспид, на лешего даже не глянул — с меня взгляда не сводил.
— Гиблый яр к жизни возвращается, сила в нем растет, а там где есть сила, найдутся те, кто пить ее будет. Ярину мы усилили, но без помощи лешего, это мера временная.
Тяжелый взгляд на него аспид перевел, глянул недобро, да и спросил:
— А ты кто, если не леший?
Друг мой сердешный чуть не зарычал от ярости, да только я руки его кряжистой коснулась, пальцы неотесанные сжала, успокаивая.
— Выбора не было, — прохрипела я аспиду, — и на этом всё. Лешинька, спать хочу, сил моих нет.
И глаза сами закрылись.
— Да чтоб вас всех! — простонал с глухой безысходной яростью аспид.
Он что-то еще сказал потом, но я не услышала, лишь обрывками фраз донеслось от лешего: «…Думаешь если у меня сердце деревянное, оно болеть не способно? Способно. И болит. Ноет так, что ни днем, ни ночью спасения нет. Только выбора не было. Не начни мы схватку за Гиблый яр, рано или поздно добрались бы они до водяного. С водяным погибла бы река. А за рекой мы, аспид. Мы. Не было выбора, пойми уже ты, не было».
***
Спала я сном ведуньи лесной, но опосля сна магического ослабела так, что не ходила я по лесу, а бродила бессмысленно кругами, на деревья да на пни натыкаясь как в бреду. Потом одернула себя, заметив что рука сама тянется залечить ветвь, сломанную видать Савраном, когда с телегой пробирался к избе моей. Тогда вот и остановилась.
Постояла, на верх глядя, на самые верхушки дубов могучих, развернулась да к избе побрела.
Там уж собиралось войско мое, кто доспехи кожаные крепил, кто когти точил, а кого русалки непреклонно к водяному в Заводь спасительную отправляли — скверна в кожу въелась, лечить требовалось. Русалки присутствие мое ощутили, кто кивнул приветственно, а кто и поклонился почтительно, я же в избу свою вошла, да и обомлела — там аспид был. И не один. Он возвышался у постели моей, на лице угольном ни единой эмоции не прочесть, но то, как стоял, как руки на груди сложил, как глаза сверкали в полумраке — говорило о многом.
А надо мной склонилась женщина. Лицо и голова были скрыты чалмой и платком, длинная яркая в зеленую и желтую вертикальные полосы одежда закрывала все тело, на руках были перчатки черные, и только пальцы, кончики пальцев были открыты чужому взору. Черные пальцы, с черной чешуйчатой кожей. Бестия! Он привел в мой лес бестию!
Оторопев на миг, я собиралась призвать Лесю к ответу, как вдруг аспид произнес:
— Что с ней?.. Что с ней будет? И что мне делать, эфа?
И я остолбенела. Это была не бестия. Это была — эфа. Вероятнее всего песчаная, хотя можно было бы понять и раньше, достаточно на одежду взглянуть — из песков она, из племен, что скрываются среди дюн. Вот только аспидам огонь подчиняется, а эфам — яды.
Из-под складок платков, что лицо эфы скрывали полностью, раздалось шипящее:
— А говорил, любовь не для тебя. Говорил, любой яд выпьешь, только не яд любви. Говорил…
— Говорил, — не стал скрывать аспид, — это так. Только дело было в прошлом, эфа Черной пустоши. А в настоящем я вопрос задал, ответа жду.
Обернулась та на него, и хоть глаз не видно, а чувствуется — взгляд тот насмешливый.
— А что за жизнь ее отдать готов, Аедан? Что я получу, если она жить останется?
Ни один мускул не дрогнул на лице черном матовом, и даже взгляд не изменился, когда тихо ответил аспид:
— Мою жизнь.
Не колеблясь сказал. Не задумываясь. Ни минуты не сомневаясь. Даже я похолодела, а эфа и вовсе застыла, так что сквозь слои ткани ужас ощущался.
— Аедан, — прошептала самая ядовитая из существ в мире, — ты совсем умом помутился? За кого жизнь отдавать собрался? За нее? За девчонку непутевую? За недоведьму и недоведу…
— Не смей.
Одна фраза, а сказал так, что не посмела эфа более недоброе обо мне говорить.
Поднялась медленно, к аспиду приблизилась, в глаза заглянула, тот на меня смотрел, на ее зов ответил нехотя, и тогда эфа сказала:
— Ты ничего не сможешь сделать для нее, Аедан. Ни ценой своей жизни, ни ценой жизней иных. У нее свой путь, своя магия, своя сила, и помочь ей я не смогу. Ее тело мою магию отторгнет мгновенно. Так что сама излечится, коли повезет, а ей пока везет. Но когда то везение кончится, мне не ведомо.
