«А это вообще нормально, что ты ребенка сладким назвала? Это ж вроде как синоним термина «вкусный». И что, никого не напрягает, что ты младенца вкусным сочла?»
«Не-а», — нагло ответила ему.
А между тем мужик-то на похвальбу младенцу не купился, и начал переть на Водю, угрожающе перехватив молот и прорычав:
— Ты что, на Любу мою заглядываешься, ирод проклятый?
«Почему сразу ирод?» — возмутился водяной.
«Потому что чужой, а чужих тут не любят».
«Веся, ты издеваешься? Это ярмарка. Здесь три сотни чужих сегодня!»
«Купцы это купцы, они не чужие, они свои», — глубокомысленно объяснила я.
Но Водя мысль ухватил, повернулся к кузнецу да и спросил деловито:
— Почём топор, уважаемый?
Уважаемый прищурился и с подозрением уточнил:
— А ты кто будешь? Неужто, купец?
— Купец! — гордо подтвердил Водя.
— А есть, кому за тебя поручиться-то? — кузнец оказался опытным, такого не проведешь.
Но и Водя не ударил в грязь лицом, и заявил:
— Савран. Савран сын Горда-кузнеца поручитель мой.
И загудел народ уважительно, Саврана тут знали, опустил молот кузнец, да и подойдя ближе, сказал:
— Ну, коли купец, пошли товар свой покажу. А Савран-то где сам? Он у меня скобы заказывал, топоры, да пруты странные железные, сам не понял к чему. Расскажешь?
— Заказ оплачу, — решил Водя.
Это было правильное решение.
— Душа моя, а ты пока выбери что тебе по нраву, — уходя, бросил мне водяной.
Это было неправильное решение, потому как быстро люд торговый соображает, очень быстро.
— Весена, а хошь бусиков нарядных? — раздалось справа.
— Монисто золотое! — сразу сделал ход конем зототенщик слева.
— Сковорода чугунная! — заорала бабка с конца ряда, замахнувшись сходу на жизнь мою семейную.
Ну а я подумала — почему нет? Хочу бусиков. Про монисто не уверна. Сковороду… а тоже хочу, от чего нет? И пошла я по рядам торговым, прикидывая, чего бы мне хотелось то бы. И оказалось что многого.
***
— Детей вам, детишек побольше, — забирая плату, которую вдвое завысила, сказала кланяясь Воде и сильно похудевшему кошелю очередная торговка.
— Спасибо, будем стараться, кровать-то уже есть, — прошипел водяной.
А я что? Стою себе, петушка на палочке посасываю с видом невозмутимым. Водя на меня глядит, опосля на телегу, которую тоже купить пришлось втрое дороже, и снова на меня, потому как на телеге таки да, кровать имелась, и матрац, и перина, и полотенца расписные праздничные и простые белые, и скатерть, и стол, и стулья, и ковры настенный да напольный, и подушки, и к ним наволочки расшитые цветами, и чашки, и тарелки, и…
— Не виноватая я, — плечами пожала невозмутимо, — ты просто слишком долго у кузнеца был.
— Десять минут! — констатировал Водя.
— Был бы двадцать телег было бы две, — ничуть не смутилась я.- Петушка хошь?
Зря спросила, тут же со рядов к Воде кинулись бабы с петухами.
— Вот, гляди, купец, красавец какой. Всех кур за день перетопчет, гарантирую!
— А мой перетопчет твоего, унеси куренка, не позорься, — осадила ее вторая. — На, купец, гляди петух какой! Всем петухам петух! Королевский петух! Лучший петух в округе!
Я поглядела на петуха — тот выглядел печально, явно насильно уволоченный от своих курочек, да проведший весь день на базаре без крошки хлеба, и потому петух был печальный такой, грустный, одинокий.
— Хочу петуха, Водь, хороший же петух, — сказала я.
Незабываемый взгляд водяного стал еще более незабываемым, когда торговка добавила:
— А к петуху надо бы курочек, чтобы не заскучал-то в одиночестве.
— Хороший петух, — я с трудом улыбочку сдержала, — а главное такой одинокий. Жалко же.
Через пять минут у нас были петух, десять курочек, коза, корова со бычком который «за год во какой вырастит» и две овцы с бараном. Откуда взялись овцы я не ведаю, я их точно не покупала, мне только баран понравился, какая-то новая порода, но Водя покорно за все заплатил. Кошелек на его поясе тоскливо испустил дух, расставшись с последним золотым и все бы ничего, но тут водяной взял и достал второй кошелек из-за пазухи. Я взвыла, а кто-то в народе решил:
— И дом бы вам надо бы справный! У меня теща как раз продает!
«Реки ради, скажи, что в кошельке одни медяки, пожалуйста!» — потребовала я.
Водя на меня поглядел с хитринкою, и уже собирался было сказать что-то другое, да я опередила:
— Дом не можем, у маменьки жить будем, — и вздохнула скорбно.
— У грымзы ентой, что тебя, сиротинушку, завсегда обижала? — вопросил кто-то.
Кажется, перестаралась я с вызыванием жалости к судьбе несчастной угнетаемой мачехой сиротки. Но и Воде все это надоело, и произнес он:
— Так, а где ж тут работнички мои?
Из толпы мгновенно явились два русала. Русалы стояли гордо и ровно, но смех сдерживали с трудом — еще бы, тут и русалки все были, где ж еще видано, чтобы грозный владыка речной такое то да стерпел молча. Так что всем было весело, ну кроме Води.
— Все это вот взять и во двор к моей невесте, — взгляд на меня, — свезти.
— Так точно, пове… — нрачал было один русал.
— Ясно, хозяин, — быстро перебил его второй.
И на этом отправились мы с Водей к костру да молодежи танцующей, а вслед нам раздалось осторожное:
— А в кошеле-то что? Небось золото…
— Нельзя, ох нельзя такой паре красивой да со злой мачехой жить, — постановил кто-то.
— Купец, да мы тебе всем Выборгом такой дом справим! Всем домам дом!
— Спасибо, — еще вежливо, но уже раздраженно сказал водяной, — у меня уже есть… петух.
— Так не в курятнике же жить будешь! — крикнул еще кто-то нам вслед.
И Водя хотел было ответить, развернулся даже, но я ему ловко в рот петушка наполовину съеденного сунула, под руку взяла и к костру повела.
— Хватит с меня покупок на сегодня, — сказала устало.- Я за всю свою жизнь столько не покупала.
— Надо же, — Водя остатки петушка изо рта вытащил, на свет карамель алую проглядел, — ну, хоть чем-то порадовал, и то хорошо. А пива хочешь?
— Медовухи, — взглянула на него просительно. — Медовухи очень хочу, я ее последний раз перед тем, как ловить графа Гыркулу пила. Славные времена были.
— И будут, Веся, — очень серьезно ответил мне водяной. — И будут еще славнее, поверь мне.
