Я поверила.
И схватив водяного за руку, уволокла к парням да девушкам, что уж водили хороводы вокруг костра разгорающегося, да пели песни веселые, увлекая во что-то светлое, полное надежд, яркое как сама молодость.
И все смешалось, замельтешило сарафанами яркими, рубахами вышитыми, улыбками счастливыми, смехом радостным, да хмелем некрепким. Уж сколько танцевала и не помню я, Водя давно отошел в сторону, да на меня смотрел с улыбкой нежности полной, а я плясала, опосля пива мятного, что сам же водяной мне и принес, да не думала ни о чем. Это я умела — ни о чем не думать. В юности порой сбегая с Тиромиром из школы Славастены, я точно знала, что по возвращению ждет меня кара неминуемая, да только когда ж меня такое останавливало? Не остановило и сейчас. От жизни порой нужно брать что-то здесь и сейчас, не думая про потом и недовольство тех, кто это недовольство непременно проявит… Но каждый раз, мельком видя костер, мне казалось, что кто-то мрачно смотрит на меня из него. Странное ощущение.
— А для меня попляшешь? — крупного сложения парень возник передо мной, закрывая отошедшего Водю.
Да сказать более не успел ничего — обступили его парни плечистые не самой безобидной наружности, да смекнув, что дело нечисто, увалень деревенский отступил быстро. А я тряхнула косой полурасплетенной, да закружилась в центре хоровода, руки раскинув.
Наступила хмельная ночь, прогоняя веселый вечер. Расходились парочки влюбленные, стоял уж близ меня Водя, обнимал одной рукой за талию обережно, но пела свирель, и продолжала изгибаться в танце я — захмелевшая, раскрасневшаяся, почти обо всем забывшая, едва протянула Воде пустую кружку деревянную. Хорошо так на душе было. Неправильно немного, но хорошо. Уходила печаль-тоска, отпускала горечь горькая, вот только обида… обида осталась несмотря ни на что. А от нее тоже хотелось избавиться.
— Ну, кто первый через костер? — крикнул кто-то из парубков.
Первыми всегда прыгали те, кто в любви признался, да готов по осени и свадьбу сыграть. Порой признавались прямо на ярмарке, да прыгали через костер вместе, всему городищу, всем людям вызов бросая, словно говоря — я за любимым-любимой и в огонь и в воду без сомнений последую. Удивительное таинство отчаянной молодости, что готова рисковать да очертя голову ради любви и преграду огненную миновать.
Отошли мы с Водей от кострища, что почти догорело уже, от того и прыгать можно было, не боясь сгореть, да обняв меня со спины, согревая, водяной спросил:
— Как думаешь, кто первый будет?
Огляделась с интересом, чувства да эмоции считывая, я же ведьма, я такое могу. Увидала парня, он в стороне стоял — плечистый, мрачный, вихры солнцем вызолоченные, а кожа смуглая и глаза темные, вот только пылал он болью, да печалью неутолимой. И тогда на одежду обратила я внимание — рубаха поношенная, руки мозолистые, взгляд усталый, да обращен он на девушку, что весь вечер рядом с другим стояла. А тот и ростом пониже, и живота окружность поболее плеч была, зато рубаха новая, на пальце перстень золотой, на поясе кошель, напоказ выставленный. И любви в нем не было, так только желание одно, что похотью в народе зовется, но видать для девушки той кошель был весомее чувств. И потому, когда потянул ее толстопузый к костру, пошла не оглядываясь.
— Ой, я на такое смотреть не могу, — отвернулась тут же.
— Это на какое? — лениво спросил Водя, задумчиво накручивая на палец прядь моих волос.
— Да вот тот ее любит любовью сильной, вот только не повезло ему, в семье богатой не родился, от того трудится от зари до зари, а возлюбленной его только золото подавай. Вот и идет за тем, у кого кошель на пузе.
— Под пузом, — хмыкнул водяной.
— Согласна, под пузом. И ведь не любит он ее, ни капельки не любит.
— Да ей этого и не надь видимо.
— Видимо, — я все же вновь на плечистого парубка взглянула, — только жалко так его, он ведь по-настоящему любит.
Ничего на это не сказал водяной, вот только когда побежали богач да девушка к костру, богатей вдруг на ровном месте подскользнулся и мордой в грязь упал. Хотя грязи там до момента этого совершенно не было. И грянул смех на поляне, веселился хмельной народ от души, а для чей-то души это как знак выше стало. И рванулся парень плечистый, помчался как ветер, как олень молодой по весне, подхватил свою ненаглядную на руки, да вместе с ней, почти не останавливаясь и прыгнул через костер.
Ахнули все!
А он перепрыгнул, любимую удержав. Взял и перепрыгнул, хотя где ж это видано, чтобы через такой костер да с ношею, но он сумел. И полыхнула тут злость да ненависть, оглянулась я — отец, на ту девушку так похожий, стоял мрачнее тучи, а девушка… Девушка никого не видела больше — сбросила она груз обещания что дала под давлением, про весь мир забыла, и теперь смотрела только на любимого своего… и мира больше без него не видела.
— Она любит его, — прошептала я Воде.
Обернулась, взглянула в глаза веселые и добавила:
— Спасибо.
— Да мелочи, — улыбнулся он, — сама знаешь тут болота под низом, мне ничего не стоило призвать немного воды.
Ничего не стоило, но не просто воду же призвал — жизни спас, целых две жизни, целый мир для них двоих, просто взял и спас.
А через костер уже прыгали и пары, и парни, и девушки.
Разбегались быстро-быстро, да прыгали! Кто резко да решительно, кто глаза от страха зажмурив, а кто и завизжав так, что хоть уши закрывай. Но не закрывал никто — самое веселье началось. Вновь запели да заплясали хороводы, девушка какая-то увлекла меня в хмельной пляс, а опосля, и не заметила я, что оказывается стою, очереди своей дожидаюсь, да прыгнуть через костер собираюсь. Оглянулась на Водю, тот стоял, что-то с русалом одним парубком пригожим прикинувшимся, обсуждал серьезно, но я не обижалась — Водя он водяной, ему через костер прыгать не пристало, да и затушит костер же неглядя, рефлексы они у нас работают порой независимо от желания. А вот я прыгнуть могла. Желание загадать самое шальное, из всех возможных, разбежаться, да прыгнуть прямо через жар полыхающего пламени.
И уж в прыжке от земли отталкивалась, когда услыхала крик водяного «Веся, стой!», да визг девчачий, да крики, да…
Да ничего более, ведь пущенную стрелу не остановишь и я уже летела!
Взмывала над травой, что водой быстро покрываться начала, быстро, да не достаточно. И потрясенными глазами взирая на чудище, что из огня явилось, меня в полете рывком схватило, к себе прижало… Да и рухнули мы с ним куда-то далеко…
Но не визжала я, не брыкалась, не дергалась даже. Я эти руки узнала сразу.
***
Рухнули мы на песок.
Наверху луна яркая да огромная, такой яркой ее никогда не видела, да и большой такой не видала. Звезды что блюдца — слепят взгляд. Черный песок повсюду, куда ни глянешь, а на до мной аспид злой. Да такой злой, каковым я его никогда не видела.
