Переглянулись Далак с Гыркулой.
— Ты уводи своих, навкары нам враги равноценные, а вам нет, — сказал Гыркула.
— Это мне ведомо, но волкодлаки друзей в беде не бросают, — Далак сказал.
Я чуть клюку не обронила! Кто бы мне раньше сказал, что волкодлак вампира другом назовет, ни за что бы не поверила!
А Гыркула голову склонил, в знак уважения, и даже воротник ему не помешал, да и так решил:
— На вторую линию обороны встанете, уши заткнете, навкары песнями привлекать способны, как сирены морские. Окопы готовьте, жен да детей своих защитите, а мы… за своими полетели, к вашим приведем.
Далак тоже голову склонил, а опосля выразительно так на мой подвал-кладовую поглядел… Бедный Савран, коли мы все за ночь эту выживем, то поутру его ждет новость неприятственная — много-много раз за продовольствием в города окрестные ходить будет, очень много раз. Мне хоть золота-то хватит?!
Но вспомнив о Савране, я и о жене его вспомнила, и сердце мое сжалось. Не ведала я, чем все это завершится-закончится, а о лесе Заповедном следовало позаботиться. На всякий случай. И едва поднялись на крыло вампиры, ударила клюкой оземь я, тропу заповедную открывая.
***
К дому купца подходила с трудом. Каждый шаг труднее прежнего давался, но подошла, себя пересилив. Близ дома заорал петух, голосистого нам с Водей продали, на скорую руку сооружен был хлев для скотины, и пахло молоком парным, печкой растопленной, да чувствовалась во всем этом рука хозяйская. Рука хорошей хозяйки…
В дом я не стучалась, даже на крыльцо не поднялась, лишь позвала мысленно:
«Ульяна»…
Женщина вышла не сразу. Тихо мышкой скользнула из дома, на порог вышла, в платок кутаясь, сонно прищурившись, на меня поглядела. Клюка моя зеленью в темноте светилась, вот и увидела. А увидев, осторожно дверь в дом притворила, по ступеням сбежала, да вот ко мне подходила медленно, так словно каждый шаг ей все труднее давался. Словно чувствовала, что не с добром пришла, не о добром попрошу. Знала это и я, от того и не поздоровалась даже.
Лишь сказала, когда передо мной остановилась жена Саврана:
— Я погибнуть могу.
Вздрогнула Ульяна, молча на меня глядит, слов дальнейших ждет с тревогою. А я хоть и не хочу говорить, но деваться некуда.
— То твоя воля, коли сможешь согласиться — я благодарна буду, а коли нет — не взыщу.- Вздохнула тяжело, да и сказала прямо: — Мне от тебя дочь нужна, Ульяна.
— Луняшу не отдам! — вскрикнула женщина.
Улыбнулась я, хорошая она мать, правильная. Добрую да справную себе жену Савран выбрал.
— О Луняше речи нет, — поспешила успокоить. Да и объяснила: — У Заводи, на островке малом, растет деревце яблоневое. На том деревце ближе к осени появится яблоко. В любом случае появится, что бы ни случилось к тому моменту со мной. И если то яблоко съешь, спустя срок положенный родится у тебя дочь, да не простая — ведуньей лесной станет. Ею была до смерти безвременной, ею и возродится. А мне для нее две вещи нужны — чтобы мать у нее была хорошая, добрая, да мудрая, и чтобы росла она в этом лесу… тогда и лес Заповедный будет жить.
Тяжело задышала женщина, на меня глядит глазами полными слез, руки, что платок на плечах удерживают дрожат, да и голос задрожал, когда спросила:
— А если сейчас съем?
Сейчас было бы лучше. Объективно говоря по всем параметрам лучше. Вот только могла ли я просить о жертве такой? Не смогла. Взгляд отвела, на лес глядя.
— Не молчи, хозяйка лесная, не молчи только, — взмолилась Ульяна. — Понимаю все — добрая ты… иногда слишком. Меня жалеешь, потому что жалостливая… и уж прости, госпожа лесу хозяйка, но тоже слишком. А у меня трое детей, ведунья, и дети мои маги, сама ты мне на то указала. Маги они. А кем маги становятся, известно тебе. И мне известно. Я своих детей защитить хочу, а вся моя защита — это ведь ты. Тебя не станет, леса Заповедного не станет, что с нами будет?
Посмотрела я на нее, слезы уж и по щекам ручьем, да и сказала тихо:
— Она другой будет, не такой как остальные. Молчаливой, задумчивой, странной немного, зверей любить будет, по лесу бродить в одиночестве…
Сквозь слезы улыбнулась Ульяна, и сказала:
— А то другие мои дети такие, как остальные? Сынок мой дружбу с болотниками водит, Луняшка от кикимор пироги с поганками домой таскает, младший вовсе чудит — вчера в муке извалялся, а мука-то на столе была, а он в люльке! Все они у меня особенные, и коли еще одну особенную в мир принесу — не пострадаю. Куда уж больше, страдать то?
Жалко мне ее, очень жалко, да только… в Ульяне я хоть уверена.
— Умерла она не своей смертью, — глядя на женщину, начала тихо рассказывать. — Она полюбила, всем сердцем полюбила, и парубок этот ее любил больше жизни, да была у него мачеха.
Ульяна вздрогнула.
А мне продолжать пришлось:
— Она за Даримой в лес пришла, обещала приодеть к свадьбе, а сама как из-под защиты лесной вывела, отдала разбойникам…
Тут уж голос мой оборвался. Ульяне в одном просто было — она всего того не видела, в отличие от меня… а я словно сама там была.
— Опосля сожгли они ее заживо, — опустив все подробности, завершила кратко.
Стояла Ульяна, на ногах удержалась несмотря ни на что, кивнула мне, что мол поняла-услышала, да и сказала скорее самой себе:
— Буду учить в людях разбираться, кому верить… а кому никогда. Буду с собой в окрестные города-деревни брать, чтобы видела мир, людей, училась людским правилам. Буду беречь. И буду любить…
И подняла я клюку, и ударила ею оземь, тропу заповедную открывая.
***
У Заводи мы вышли молча. Молча я Лесю призвала, тропинку ивовую прося сотворить. Молча же подошли к островку, да подросшей уже крохотной яблоньке.
С остальным так тихо не вышло.
В яблоню я свою силу даже не влила — выплеснула. И когда вымахало деревце, расцвело, да плод дало один-единственный, я уж и стоять не могла, сидела, задыхаясь да за клюку двумя руками с трудом держась. Ульяна стояла, боясь вмешаться, но тревоги своей за меня уже не скрывая.
Когда налилось, поспело яблоко, сорвала его ладонями дрожащими, к груди прижала, вздохнула судорожно, да и съела все как есть, почти не жуя, с семечками и черенком. Все съела, опосля на меня глазами полными слез поглядела и… высохли те слезы.
— Госпожа ведунья, может позвать кого? — спросила встревожено.
— Ки…ки…кикимору в услужение тебе пришлю, — проговорила с трудом.
И рухнула. Вот как была, так и рухнула. А сверху на меня клюка рухнула… я себя просто таки Заратаром приятственно пинаемым почувствовала.
— Зззачем кикимору? — прошептала Ульяна.
— Из русалок помощницы так себе, к тому же постоянно Саврана соблазнять будут, надо оно тебе?
