— Нет! — мгновенно открестилась благопристойная, но все же крайне собственнически настроенная жена.
— То-то и оно, — прохрипела я, устраиваясь удобнее, если можно в принципе устроиться удобнее на очень неровном островке, когда вообще нет сил подняться. — А помощница тебе нужна, беременность будет трудная.
— Чай не впервой, — Ульяна платок сняла, теперь держала, явно размышляя как бы меня укрыть, и при этом не обидеть.
— Хорошо все со мной, не впервой, — улыбнулась слабо. — Леся!
Чаща явилась тут же, изобразила танец радости и счастья по поводу будущего младенца, чем слегка шокировала жену купца. Опосля с большой осторожностью Ульяну подхватила, и до дому отнесла.
А я осталась лежать, возле яблоньки… И не прав аспид, что я спасать не умею — я умею. Вот если с беременностью Ульяны не выйдет ничего, али дитятко потеряет, эта яблоня даст новое яблоко, то есть новый шанс. В общем, умею я спасать, вот!
— Весь, а от чего сама яблочком не полакомилась? — Водя из воды появился бесшумно.
Меня подхватил, на колени к себе уложил, клюку с меня снял, отложил на островок. Сидим.
— Потому что, а — я не уверена, что могу рожать, весна то моя миновала. Б — я не уверена, что смогу выносить, жизнь то меня не радует, сам видишь. В — чародеи злодействуют непрерывно и все по нарастающей. И г — я предложила всему войску податься к тебе в утопленники, если что. Ты ведь не против?
Окосел слегка Водя от новости такой, да и ответил сипло и сдавленно:
— Ты это, спасибо что спросила сначала меня.
— Ну ведь спросила же, — высказала после молчания недолгого.
— Я тебя сам утоплю! — мрачно пообещал Водя.
— Обожди, вот сейчас навкары с небес посыпятся, тогда и утопишь, — усмехнулась я.
А Водя серьезный стал. Волосы мокрые прядями к лицу его прилипшие убрал за спину, на меня поглядел да и вдруг сказал:
— Останься со мной.
— Неее, мне помирать рано, — задумчиво протянула я, о другом вообще думая, о том что надо бы возвращаться уже.
— Ты не умрешь, — уверенно сказал Водя, — и ты знаешь, что я о другом. Останься со мной, Веся. Не с лешим, хоть это и правильно, а со мной.
Посмотрела я на него. В глаза его голубые, что в ночное время светились чуток, на лицо красивое, правильное, словно скульптуру ваяли, затем снова в глаза, и прямо ответила:
— Нет.
Затем поднялась осторожно, ох и шатать то меня теперь будет, клюку свою подняла, выпрямилась на нее опираясь, на Водю словно окаменевшего поглядела, да и… другом он мне был, настоящим, близким сердцу другом.
— Водя, как закончится это все, тогда и посмотрим, тогда и ответ дам.
— Какой? — Водя на меня не смотрел больше, на Заводь свою глядел, на то как луна в ней отражается. — Ты ведунья лесная, а леший твой теперь в силу вошел, три ипостаси обрел, и значит тянуть тебя к нему начнет, Веся, тянуть необратимо. И рано или поздно, станете вы единым целым… мужем и женой, — последние два слова сказал, словно выплюнул.
Тут уж я чуть не окосела.
— Водя, не знаю, что ты там пил, но лучше больше эту гадость не пей, — посоветовала соратнику верному. — А лешенька мне друг, настоящий самый надежный друг, и чтобы я, да с другом…
И тут Водя шепотом, едва слышно произнес:
— Кевин ведь тоже был тебе друг… только друг. Но мы оба знаем, кому ты свою весну отдала.
— А вот это жестоко было, Водя, — тихо сказала я.
И хотела уйти, просто уйти, впереди была битва, и зная чародеев не уверена, что одна, скорее всего две как минимум, а Водя прошептал:
— Однажды ты погибнешь, Веся. Разбрасываешься собой направо и налево, ввязываешься в схватки, из которых выходишь живой в большинстве своем лишь по случайности, вечно пытаешься быть благородной, не думая о себе, и знаешь к чему это приведет?
— К тому, с чего ты начал эту фразу, — холодно ответила я, сжимая клюку и не оборачиваясь.
— Да,- хмыкнул Водя, — закончится все тем, что однажды ты умрешь… и учитывая количество тех, кому ты помогаешь бескорыстно, погибнешь ты от удара в спину.
Ничего не ответила я ему на это.
Призвала Лесю, покинула островок с деревцем и Водей, но уже когда на землю свою ступила, вот тогда и не сдержалась я. Обернулась резко, да и высказала:
— Не дождетесь!
***
В избу вернулась злая, как черт.
Хотелось разнести все к тем же чертям, пнуть Заратара тоже хотелось, или даже может быть вообще всех чародеев попинать. Но меня впереди ночь веселая ждала, уж такая веселая, что прям обхохочешься.
В баньку сходила, водой теплой, слава охранябушке, искупалась. Опосля переоделась в платье черное чародейское, волосы распустила, отражением своим в зеркале полюбовалась. Любоваться было чем — красивые украшения для меня Агнехран сотворил, уж такие красивые, что глаз не оторвать, а главное, они мне созвучны были, с силой моей перекликались, суть мою отражали. Что роза я, не обычная алая, в теплице али в саду взращенная, а лесная роза, особая, таких и в природе то существовать не должно было бы. Да только вот существую я. А еще у розы шипы есть… как и у меня.
«Ведунья!» — крик ворона Мудрого мысленным был, а по ушам резанул так, что закрыть их хотелось.
И крик тот из центра леса моего Заповедного шел.
«Облако зло несет!» — сокол Зоркий, над орлами и теми начальник главный.
Это с запада.
«Ветер смертью пахнет!» — сойка-пересмешница.
Юг.
«Глаза вижу черные», — филин Огуро.
Это север.
Призвала клюку, сжала верную свою, и почему-то об Агнехране подумала. О том, как сидели вместе трапезничали, еду через блюдце серебряное передавая. О том, как в глаза мои смотрел, своими синими словно небо летнее перед грозой. О том, как компот мясной варил, да вкусно же вышло… очень вкусно. И хорошо тогда было, а теперь вот… беда пришла.
И вздохнув глубоко, я голову запрокинула, клюку сжимая крепко, да и приказала:
«Прятаться, всем. Не на деревьях, не в кустах, а под землей, в норах да пещерах. Беда пришла, беда страшная, кровь проливать по всему лесу нельзя! В помощи не отказывайте, из-под земли нос не высовывайте!»
И зашумел, зашуршал лес, проснулся, да тревогой окутался.
Леся появилась было на пороге, на меня глянула, видать хотела сказать что-то, да не стала.
— О птенцах позаботься, их труднее всего спасти будет, опускай с деревьев вместе с гнездами. Да поспеши.
А лес тревогою все сильнее наполнялся. Уж так тревожно было, что не продохнуть, ни вздохнуть грудью полной, только вот страшно мне не было все равно.
