Не стал он упорствовать, рубашку через голову снял движением одним, подошел ближе, да не спиной повернулся, а наклонился ко мне, руками в траву опираясь. И к самому лицу моему склонился, так что ощутила я прикосновение его волос, пахнущих хвоей и горным снегом, и поняла вдруг, что не забуду этого никогда. Ни запаха его, ни прикосновений, ни губ нежных да ласковых, ни глаз темно-синих, ни рук крепких, ни взгляда этого, что не скрывал от меня истины страшной – отныне я все для него, а он все для меня.
И это я того не понимала, даже две недели эти, что сохла по нему да сгорала, а он знал. Он, похоже, давно знал…
А еще поняла я, для чего ведьмам весна дана Землей-матушкой. Вот для таких ситуаций – когда на смертный бой любимого отпускаешь, а спасти его только весной собственной и можешь – она сил дает, она от беды защищает, она удар смертельный отводит… да только я свою давно истратила.
— Веся, — в глаза смотрит пристально, а передо мной расплывается — слезы незваные, последних мгновений счастья лишают, — что бы ни случилось, одно мне пообещай – из лесу своего ты не выйдешь.
И сорвались слезы с ресниц, по щекам двумя дорожками боли потекли.
— Веся, — маг руку протянул, щеки моей коснулся, — Веся…
А я вот о чем подумала – Тиромиру весну не отдала лишь по незнанию, словно уберег кто. Кевину отдала все, что могла – но не любила я его, пыталась, всеми силами пыталась, но так и не полюбила. А вот Агнехрана люблю. Всей душой, всем сердцем, всей жизнью своей бедовою. Больше неба его люблю, больше солнца, больше жизни. И может поздно уже, может не выйдет ничего, может глупости все это, да только…Ведь цвела весна в сердце, когда обнимал, когда к глаза смотрел так, словно для него весь этот мир в моих глазах существует, когда целовал, так бережно, словно нет на свете ничего важнее меня… А для меня важного так много – лес мой, яр мой, друзья-соратники верные, ведунья новая лесная, что народится скоро. Для меня все важно, но сердце свое я Агнехрану отдала без сожалений, скорее с благодарностью, за то что появился в моей жизни, за то что он вот такой, какой есть, за то, что он просто есть. И я не знаю, осталось ли что-то от моей весны, но знаю точно – всю силу своей любви, всю силу своего сердца, всю нежность, заботу и счастье, я хотела отдать лишь ему, ему одному.
И не спрашивая, не советуясь, потянулась к нему, к себе прижала, обняла крепко, да прошептала:
— Вместе с тобою связаны мы,
От весны, Агнехран, до весны.
Мое сердце бьется вместе с твоим,
И навеки мне нужен лишь ты один.
Отстраниться он попытался, а как не вышло, спросил напряженно:
— Веся, это в любви признание, или…?
Текли слезы, с ресниц срывались, по щекам стекали, на плече его пристанище находили. А я шептала, слова те, что не ведала, когда Кевина к себе привязать пыталась, и найти их было непросто, но я нашла. Тогда думала, что слишком поздно – теперь чувствовала, что случилось все так, как должно было.
— Веся?! – занервничал Агнехран.
Ты прости, охранябушка, но сердце мое и вправду с тобой умрет, а потому ни извинений, ни объяснений не будет. Лишь обняла сильнее, да продолжила:
— Я отдам тебе удачу, она всегда будет тебе верна.
Я подарю тебе силу, с каждым вздохом расти будет она,
Я вручу тебе очи, истину станешь видеть и днем и средь ночи,
Я вдохну в тебя жизнь, она спасет, даже если удар врага будет точен.
Дернулся маг, пытаясь высвободиться, да не отпустила я, к себе прижала изо всех сил, и зашептала последнее:
— В огне тебе не гореть!
В воде не тонуть!
Кровью не истечь!
Боли не испытать!
И лишь тогда отпустила я его, слез своих не скрывая, в глаза от гнева потемневшие взглянула, да и прошептала:
— О прощении не прошу, ты не простишь, я знаю. Но оба мы с тобой судьбы заложники – ты иначе поступить не можешь, вот и я тоже… не смогла.
Промолчал, только на меня глядит так, словно одна одинешенька я в мире этом осталась, и никого в нем больше нет окоромя меня.
— Я вернусь, — прошипел почти. — И мы поговорим.
Да, охранябушка мой, ты вернешься… А вот поговорим ли, это уж как карта ляжет.
«Я люблю тебя…» — прошептала беззвучно.
Вспыхнул круг алхимический, взглянула я на любимого, дай матушка Земля не в последний раз взглянула, да только он того не знал.
Вспышка, в заводи, что стала поверхностью блюдца серебряного, и вернулся любимый мой в башню свою магическую. Только тогда Водя, что молчал все это время, тихо заметил:
— Веся, волосы у тебя почернели, и чернее с каждым мгновением становятся.
Улыбнулась, горечи не скрывая, да и ответила:
— Я проклятие его себе забрала, Водя, от того и чернеют волосы.
И иглу, что осторожно из любимого вынула, молча передала водяному. Тот воздушный поток призвал, да и вышвырнул орудие чародейское прочь из лесов моих, да подальше от реки своей.
А я глаза закрыла, да Водю к связи нашей общей не подключая, распоряжения отдавать начала:
«Ярина, Светлый яр восстанавливай неустанно, сил у тебя теперь хватит»
«Леся, у Ульяны, жены Саврана, дочь народится спустя время положенное – то новая Ведунья лесная, позаботься о ней.»
«Леший каменный, уж прости, тебя подвела, ни помочь, ни высвободить не сумела. Но Дарима подрастет, а кот Ученый подсобит знаниями, я верю- вы справитесь».
«Лешенька…»
Лешеньке своему сказать ничего не смогла.
Хотела, а не смогла. Ни слова вымолвить не сумела.
И понял он все, он у меня понятливый.
Возник рядом, руку подал, помог подняться, клюку сам подхватил.
А между тем в кабинете Агнехрана бой начался. Данир-чародей вернулся без предупреждения, да удар нанес, когда Агнехран, его не видя, меч свой на пояс крепил. И силен был удар – три кинжала черных, магических, воздух вспоров, едва в мага не впились. Быстр был охранябушка — и развернулся стремительно, и два кинжала в полете отбил, лишь третий, что первым летел, в спину впился, но тут же опал, и капли крови архимага не пролив…
Потому что моя пролилась.
От боли едва на закричала я, да удержалась, знала, что пока открыто пространство, Агнехран услыхать может, а лешенька, верный мой леший, собой прикрыл, чтобы кровь ту не увидал никто. Да ударом клюки открыл тропу заповедную аккурат в сосновый бор.
И лишь когда ступили мы на землю, хвоей усыпанную, спросил соратник надежный:
— Что же ты наделала, Веся?
Пошатнулась я, силен удар чародея был, да на землю оседая обессилено, ответила тихо:
