– Лотта, у тебя всё хорошо? Ты уже попрощалась с папой?
– Мама? – со слезами на глазах Лотта обернулась к незнакомой женщине. Ей было страшно. Она не понимала, что происходит. Женщина, которая ласково ей улыбалась, была совсем не похожа на маму. Разве что в глазах и улыбке было что-то знакомое и родное. Женщина крепко обняла Лотту:
– Не грусти, солнышко. Уже через пару недель мы увидимся с папой на нижнем пастбище. Может быть, даже раньше.
– Совсем скоро, – сказал папа.
Лотта кивнула. Видимо, она попала сюда как раз перед началом весенней миграции оленей. Олдефорелдре рассказывала ей, как это происходило. Мужчины перегоняли стельных олених с плоскогорья на нижние пастбища, чтобы они разрешились от бремени вдали от самцов. Оленятам давали немного окрепнуть, а потом женщины с младшими детьми приводили на нижнее пастбище самцов, и оттуда они все вместе отправлялись на побережье, на летний выпас.
Но что здесь делает Лотта? Как она перенеслась на восемьдесят лет назад? Может быть, ей это снится? Но происходящее совсем не похоже на сон. Она чувствовала запах оленей. Сильный конский запах, как в стойлах на ферме дедушки Аслака. Ей никогда раньше не снились сны, в которых были запахи.
Она заснула во время праздника, прислонившись к креслу олдефорелдре Эрики, слушая прабабушкин рассказ о её детстве в семье саамских оленеводов. Заснула с мыслями об оленях, о снеге и о волках. И проснулась здесь.
В прабабушкиной истории.
Глава четвёртая
Серьёзно глядя на девочек, папа Лотты проговорил:
– Вам двоим я поручаю заботиться о маме-оленихе и её оленёнке. Надеюсь, вы понимаете, как это ответственно?
– Да, дядя Петер. – Эрика подтолкнула Лотту локтем, и та тихо ойкнула. – Мы понимаем. Да, Лотта? Мы о ней позаботимся. С ней всё будет хорошо. И с ней, и с оленёнком.
Лотта кивнула, пытаясь собраться с мыслями и припомнить всё, что ей рассказывала олдефорелдре о жизни кочевников-оленеводов. Кое-что она знала, но этого было мало. Ей предстоит ещё многому научиться.
Она не понимала, что с ней произошло, но сейчас у неё не было времени, чтобы всё это обдумать. Будем считать, что это странный и очень реальный сон, решила про себя Лотта. И папа только что дал им ответственное задание.
– Похоже, ему не хватает маминого молока, – сказал папа, нахмурившись. – Сейчас ещё рано давать прикорм, но где-то через недельку можно попробовать дать ему чуть-чуть зерна. Поначалу немного, по горстке пару раз в день. И его маме тоже. Ей нужно хорошо питаться, чтобы у неё было достаточно молока для оленёнка. Он ещё маленький, и у неё это первый детёныш. Ей надо помочь.
– Мы поможем, – прошептала Лотта, и папа склонился к ней и обнял. Его колючий подбородок царапнул её по щеке, и она рассмеялась. Было щекотно.
– Я буду скучать. И позаботься о маме, пока я в отлучке. Договорились?
Мама Лотты поёжилась и натянула на уши свою высокую красную шапку.
– Ветер сегодня холодный, – сказала она. – Когда остановитесь на ночлег, разведите большой костёр. Я положила вам в сани сушёную рыбу. Не забывай вовремя подкрепляться, Петер.
– Когда это я отказывался подкрепиться? – рассмеялся папа и обнял их обеих. – Скоро увидимся на нижнем пастбище.
Один из мужчин окликнул его, и он обернулся на зов:
– Всё, пора ехать.
Он вернулся к большим деревянным саням впереди колонны и проверил упряжь.
– Надеюсь, Ворчун хорошо повезёт сани. – Эрика подошла к Лотте и кивком указала на запряжённого в сани оленя. – Мне понравилось помогать твоему папе тренировать ездовых оленей. Было весело, правда?
Лотта кивнула, стараясь не показать, что она совершенно не представляет, о чём говорит Эрика.
– Кажется, упряжь его совсем не беспокоит? Но нам пришлось повозить ся, пока он к ней привык. Ой, меня зовёт папа. – Эрика бросилась к одному из мужчин, такому же высокому и плечистому, как папа Лотты, и в такой же лохматой шубе. Лотта снова осталась одна.
Ворчун закряхтел, глядя на Лотту так, как будто чего-то ждал. Она медленно подошла к нему, на секунду замялась, а потом неуверенно подняла руку и погладила его по тёплому мягкому носу, точно так же, как гладила оленей на ферме.
Она подумала, что, наверное, его назвали Ворчуном из-за звуков, которые он издавал, и вправду похожих на мягкое горловое ворчание. Вот и сейчас он ворчал, тычась носом в карман её шубы. Похоже, он думал, что там припрятано угощение.
– Прости, у меня ничего нет, – сконфуженно пробормотала Лотта. – Я не та, за кого ты меня принимаешь. Не совсем та… Не знаю, как объяснить. Но когда мы увидимся в следующий раз, я постараюсь тебя чем-нибудь угостить. Ты такой смешной с половинкой рогов, – добавила она, рассмеявшись. Ворчун сбросил рога пока только с одной стороны, отчего вид у него был слегка перекошенный и глуповатый.
Она погладила оленя по голове и заметила маленькие отметинки, идущие по краю обоих ушей. Она знала, что это особые метки, которые вырезают владельцы животных, чтобы каждая семья кочевников-оленеводов могла отличить своих оленей от оленей, принадлежащих другим семьям. Мама об этом рассказывала.
Её папа – её здешний папа – приладил к ногам деревянные лыжи и подоткнул концы завязок под загнутые носы своих меховых сапог. «Так вот почему у них так забавно загнуты носы, – подумала Лотта. – Чтобы лыжи лучше держались…»
Она в замешательстве покачала головой. У неё было странное чувство – словно она раздвоилась. Словно в ней поселились сразу две Лотты. Одна Лотта знала всех этих людей, суетившихся вокруг, и, кажется, очень любила Ворчуна. Другая совершенно не представляла, как она здесь очутилась, и старалась не выдать своей растерянности, чтобы никто не заподозрил, что она здесь чужая.
Ворчун ласково боднул её лбом, и она на мгновение прижалась к его тёплому боку. Уж он-то, похоже, не думал, что она не та Лотта.
«Как я здесь очутилась?» – подумала девочка. Ей никогда раньше не снились такие сны. Сны, настолько похожие на явь, что это пугает. Столько всего необычного, столько всего незнакомого. Разве может присниться то, чего ты никогда в жизни не видел? Удивительная одежда, в которой здесь ходят все до единого. Длинные рубашки из плотной синей ткани – олдефорелдре говорила, они называются гакти, а меховой кафтан, похожий на шубу, называется пэск.
Лотта удивлённо моргнула, вдруг сообразив, что она, видимо, говорит на том же языке, что и все здешние люди. Она словно перенеслась в прошлое, в мир саамских кочевников, о которых ей рассказывала прабабушка. Олдефорелдре показывала фотографии и много рассказывала о своём детстве в семье оленеводов, но Лотте всё равно было трудно представить, как жили саамы почти сто лет назад.
