– Недобрые у них дела, – сказал Шестак, осматриваясь по сторонам. – Шах со здешним ханом раздружился, пришёл и его город разорил, людей поубивал без счёта, и хан к Великому Турке сбежал. Теперь ханские люди только того и ждут, когда хан от Турки воротится с войском. А тут ещё и вы приехали! Но, – тут же продолжил Шестак, – это не наше дело, наше дело – слон. А чтобы нам дали слона, мы должны будем явить им наши грамоты. – И повернувшись к Маркелу, прибавил: – А то, может, ты никакой не гонец, а тебя гилянцы подослали!
И он засмеялся. Маркела взяла злость, и он в сердцах спросил:
– А сам ты кто такой?! Откуда ты вдруг выскочил?!
– Кто я такой? – переспросил Шестак, усмехнулся, полез за пазуху…
И вытащил оттуда ключ. Маркел аж вздрогнул. Ну ещё бы! Ведь это же был ключ от клюевского сундука с подарками! Или очень на него похожий! Маркел полез в пояс, нащупал там свой ключ, достал его и посмотрел на Шестака. Шестак подал ему свой ключ. Маркел сложил оба ключа бородками. На Маркеловом ключе одной бородкой было меньше. Маркел спросил:
– Зачем это?
Шестак только усмехнулся. Маркела взяла злость, и он сказал:
– Айда проверим!
Шестак повернулся и сказал Кирюхину:
– Смотри, Пётр, в оба. А мы тут пока посидим в холодке, побеседуем.
И первым пошёл обратно к бусе. Маркел пошёл за ним. На душе было очень противно, но он молчал. Так он молчал, пока они шли по причалу, и так, когда взошли на бусу и когда подошли к чердаку. Там возле двери стояли двое караульных. Шестак велел им погулять. Караульные зашли за мачту. Шестак осмотрелся. Маркел указал, куда лезть. Шестак залез первым, сразу увидел сундук, сел к нему и ощупал замок, а после вытащил сундук из угла, повернул замком к свету, осторожно тронул верхнюю печать, задумался. Потом велел закрыть глаза, Маркел закрыл. Что-то чуть слышно ширкнуло. Шестак сказал, что можно открывать, Маркел сразу открыл глаза, глянул…
И увидел, что печать снята! Шестак довольно усмехнулся, велел держать печать, а сам взял Маркелов ключ (а он был на красном шёлковом шнурке), вставил в замочную скважину и провернул раз и ещё раз, замок тихо пискнул, открылся, Шестак откинул крышку сундука…
И стало видно, что сундук внутри обит золочёной парчой и разделён надвое. Первое отделение, большее, было закрыто ещё на один замок, а во втором, меньшем, открытом отделении, лежали три свёрнутые в рульку грамоты с печатями. Но Шестак на них даже смотреть не стал, а, опять Маркеловым ключом, попробовал открыть первое, большее отделение, но ключ не подходил к замку. Тогда Шестак взял свой ключ, без шнурка, вставил его, провернул – замок, опять с писком, открылся…
Но поднять вторую крышку Шестак не успел – Маркел придержал её рукой, сказал, что этого пока не надо. Шестак пожал плечами и закрыл замок, убрал ключ и полез во второе отделение, открытое, взял одну из грамот, поддел ногтем печать, потянул нитку, посмотрел, что внутри, затянул нитку обратно, сжал печать и с досадой сказал, что это не Маркелова печать.
Также и вторая грамота оказалась не Маркелова. Только третья оказалась той, которую они искали, и Шестак отдал её Маркелу. Маркел заглянул ей внутрь. Там было персиянское письмо, всё в завитушках. Маркел спросил, что это.
– Это твоя опасная грамота, так она называется, – сказал Шестак. – Тут сказано, кто ты такой, кто тебя послал и зачем, и что ты ничего худого не затеивал, и чтобы так же и к тебе никто здесь никаких злых затей не чинил и при себе бы не удерживал, а буде надо, пускал бы обратно. И эту грамоту мы убирать уже не будем, а ты её, может, уже сегодня же ему покажешь.
Маркел спросил, кому это ему.
– Это приедет Амиркуня-князь, я думаю, – сказал Шестак. – Это шахов верный есаул придворный. Его лучше не гневить, но и не кланяйся ему, конечно. Потому что он кто? Есаул! А ты царёв пристав! – продолжал он, закрывая сундук. – Тебя царь за своим добром послал, и добро не простое, а буйное, за это нам должны давать двойной прокорм, а они никакого не дали! Разве так можно? Когда мы в прошлый раз сюда с посольством приходили, Амиркуня ужом вился! А теперь посмотрим. Но, – тут же прибавил Шестак, – дело уже давно за полдень, а мы что, так и сиди голодными?
И тут же, будто он за углом стоял, пришёл Гришка и сказал, что всё готово. Шестак велел нести. Принесли немного каши и запить немного.
– Это не беда, – сказал Шестак. – Завтра уже будем персиянское хлебать. А корм у них славный, дешёвый, так что не изголодаемся.
– А кормят чем? – спросил Маркел.
– Сорочинской кашей с мясом, – ответил Шестак. – И с подливой, конечно. Эта каша каждый день. Мясо можно курье, можно баранье, как скажешь. Называется пилау. Ну и сладостей всяких, каких пожелаешь. И всё это руками есть!
– И кашу?
Шестак утвердительно кивнул. Маркел задумался, потом махнул рукой, сказал:
– Была бы каша!
– Вот это верно! – подхватил Шестак и засмеялся.
Они доели, вылезли из чердака и сошли с бусы на берег. Стрельцы уже тоже доедали. Кирюхин был с ними. Шестак зашёл в круг и сказал, что дело их делается быстро, никогда ещё такого не было, чтобы уже в первый день по их велению отправляли гонцов в город, а тут вдруг отправили. Потом Шестак ещё сказал, что дела у здешнего царя, шаха по-здешнему, не очень хороши. Великий Турка опять собирается на него выступить! А бухарский царь уже выступил, и индейский царь, говорят, собирается, так что персиянскому царю без нашего царя никак не обойтись, поэтому они сейчас будут нас задабривать, то есть кормить в три горла, поить до упаду, веселить чем только у них найдётся, и даже поить, хоть это у них законом запрещается, но мы же не их земли люди, и нам, значит, можно.
Ну, и так далее. И много ещё чего Шестак тогда наговорил, солнце начало садиться, пришёл Музафар и спрашивал, всё ли у них в порядке, Шестак ответил, что почти, Музафар заулыбался и ушёл. Солнце стало садиться всё ниже, и сразу стало легче дышать, а то жара до этого стояла просто несносная. Шестак начал рассказывать, какое здесь, у персиян, вино, какие бабы и какой табак, какой товар дёшев, какой дорог. Маркел слушал, а уши не слушали, уши так и ждали, вдруг раздастся топот, а за кустами что-нибудь мелькнёт, кони заржут…
Ну и так далее. Но ничего пока что слышно не было, кроме Шестаковой трескотни. Маркел сидел, помалкивал и с очень большой досадой думал, что не глянулся ему этот Шестак, ох как не глянулся! Торопливый, наглый как блоха! А какой от блохи толк? Только весь расчешешься, а дело как стояло на месте, так и будет стоять дальше! Поэтому даже никак нельзя понять, чем этот трескун людей берёт, за что его персияне чествуют, почему его обратно к нам не гонят, а наши почему так к нему и лезут как мухи?! И вдруг…
Глава 17
Раздался очень громкий рёв! Маркел не удержался и вскочил. Ну ещё бы! Ведь точно так ревел слон, когда он ему снился! А теперь ревело наяву и не так уже и далеко – на другой стороне поля, за кустами. И там ещё что-то посверкивало за листвой, слышался топот, лязгало железо. Маркел повернулся и спросил, что это значит. Шестак сказал, что это Амиркуня-князь приехал.
