Через несколько мучительно долгих часов моя урна наполнилась доверху, а в урне советников камни едва закрыли дно. С натянутыми улыбками признав поражение, вредные старики склонили головы и поздравили меня. Площадь наполнилась приветственными криками, которые отражались от стен зданий и превращались в звенящее эхо.
Я повернулась к начальнику охраны, стоявшему за моей спиной.
— Поднимусь наверх, чтобы меня все слышали. Приведите на балкон господина Кая.
Сердце готово было выскочить из груди, пока я шагала по ступеням. Слуги, выстроившись в ряд, тоже улыбались и старались сказать что-то приятное, когда я проходила мимо них. Но радости в моей душе не было. Лишь осознание, сколько еще предстоит сделать.
Двери балкона стояли гостеприимно распахнутыми. Вспомнилось, сколько раз мне уже приходилось выходить сюда, и даже на секунду показалось, что вон там, за ними, меня, как обычно, будет ждать Биру. Он улыбнется, протянет руку, которую придется принять, и будет долго и торжественно говорить.
Я помедлила на пороге, тряхнула головой, отгоняя эти мысли, и сделала шаг.
Площадь и улицы наполнились протурбийцами. Белые парики на головах девушек то и дело мелькали в желтоликой толпе. Мне махали платками, флажками и просто ладонями. Кричали пожелания, но в это свистяще-шипящем хоре чужой речи я едва ли могла что-то разобрать. Оставалось улыбаться поселенцам и тянуть время, прислушиваясь к шагам за спиной.
Появление Кая я скорее почувствовала. Казалось, дыхание в груди замерло от понимания, что он стоит совсем близко и сейчас, наконец, все узнает. Простит ли меня? Сможет ли понять мотивы? Или его обида окажется слишком глубока? И что я буду делать, если он так и не сможет смириться с моими поступками?
Стиснув ладонями перила, я посмотрела через плечо. Охрана вытянулась в дверях на карауле. Кай потирал запястье той руки, которой — как мне помнилось — был прикован в камере, щурился от солнца, с недоверием прислушивался к крикам толпы. Перевел взгляд на меня.
— Это день моей казни?
— Нет, — я улыбнулась, хоть больше всего в тот момент хотела разрыдаться, — нет, как ты мог такое подумать?
— Я уже не знаю, что и думать, — осторожно заметил он.
Жестом я пригласила его встать рядом. Кай с неохотой сделал шаг и стал заметен тем, кто стоял внизу. При его появлении толпа затихла. Стало слышно, как шелестит зимний ветерок в переулках.
— Где протурбийский муж? — поинтересовался Кай будничным голосом, делая вид, что изучает лица поселенцев.
— Я отдала его на растерзание Зевсу, — ответила я на нашем языке, чтобы охрана ничего не поняла.
Кай переменился в лице и резко повернул ко мне голову, и эта реакция вдруг меня напугала.
— Мой народ! — воскликнула я, обращаясь к поселенцам и тем самым не позволяя Каю уже ничего сказать раньше времени. — Теперь, когда вы доверились мне, пришла пора действовать. Никто не будет голодать. Я дам вам еду, которую теперь отберем у схуров мы!
— Да! — мгновенно оживился народ.
Кай продолжал сверлить меня взглядом, и хоть я не поворачивалась к нему, но ощущала это кожей.
— Никто не будет бояться. Я дам вам оружие схуров и научу им пользоваться, чтобы вы всегда могли защитить себя и своих детей!
— Да! — вторили мне протурбийцы.
— Вместе мы уничтожим всех, кто попробует нам помешать!
— Да!
— И сегодня, первым своим приказом, я решила помиловать схура-который-несет-смерть! Он больше никогда не причинит вред никому из вас! Вы можете не бояться, что он принесет смерть в ваши дома. Теперь мы сами понесем смерть схурам!
— Да!
Я стиснула кулаки.
— Я разрешаю схуру-который-несет-смерть беспрепятственно путешествовать по всем нашим дорогам. Тот, кто попробует навредить ему, может считать, что навредил мне. Так и знайте!
Я замолчала, тяжело дыша, пока приветственные крики неслись над площадью.
— Что ты творишь? — пробормотал Кай, не сводя с меня глаз.
Я выдавила виноватую улыбку.
— Пытаюсь все исправить.
— Ты… — он, наконец, отвернулся и посмотрел на собравшихся, — завоевала этих желтомордых?
— Совершила государственный переворот, — я тоже обвела взглядом поселенцев, — но любовь толпы переменчива. Собственная охрана Биру легко предала его, стоило лишь сказать им то, что они хотели услышать. Я по-прежнему не могу здесь никому доверять. Кроме тебя, Кай.
Он заметно напрягся на последних словах. Я не винила его. Не так давно примерно этими же фразами о доверии сама буквально уничтожила все чувства.
— По-прежнему спасаешь мир? — хмыкнул он.
Я покачала головой.
— Ты так ничего и не понял?!
Кай помолчал. Затем медленно поднял на меня взгляд, полный недоверия.
— Я пойму, если ты не сможешь меня простить, — не выдержала я, — пойму, если захочешь уйти и больше никогда меня не видеть. Ты слышал мою речь. Я постаралась обеспечить тебе полную свободу действий. Только… постарайся не приносить болезнь в поселения, ведь я им пообещала.
— Хочешь снова сказать, что все это — ради моего блага? — хмуро поинтересовался он.
Я обернулась к охране.
— Оставьте нас. Закройте двери.
Те послушно исчезли.
— Прости меня, — обратилась я к Каю, — прости, что использовала тебя, играла на лучших чувствах, заставила несколько дней считать, что предала. Так было надо. Не знаю, имеют ли для тебя еще какое-то значение мои слова, но… если ты еще можешь хоть немного мне поверить… прошу. Пожалуйста. Не уходи.
Меня трясло. Пришлось отойти от перил, чтобы поселенцы внизу не поняли, что происходит. Кай остался на месте. Его плечи ссутулились. Он кусал губы, глядя вниз. Я видела, что он борется сам с собой, сомневаясь, какое решение принять.
Наконец, Кай повернулся.
— Я не уйду, белоснежка. Ты же знаешь, что я тебя не брошу.
Вздох облегчения помимо воли сорвался с моих губ. Колени стали ватными. Голова закружилась. Вдруг показалось, что все это время — с момента, когда очнулась после ранения и до нынешней секунды — я не дышала, а теперь воздух, обжигающий, зимний, проник в легкие и переполнил их. Меня пошатнуло, но Кай оказался рядом, подхватил под локоть. Наклонившись, чтобы заглянуть в лицо, он вполголоса спросил:
— Может, теперь ты мне хоть что-то объяснишь? У меня четкое ощущение, что я пропустил много событий.
— Объясню, — кивнула я, ощутив, как задеревенели мышцы шеи, — только не знаю с чего начать. Как описать все это. Я отдала Биру и теперь каждую секунду жду разоблачения. Умоляла Зевса о мире, хотя прекрасно понимала, что никакое перемирие между нами и ними невозможно. Пообещала протурбийцам войну, зная, что в таких делах без жертв не обходится, и их смерти все равно останутся на моей совести. Я так запуталась, Кай!
