– Девки румянятся, – сказал адъюнкт, – а чем, я никогда не спрашивал. А что?
– Так, ничего, – ответил капитан. И, чтобы разговор не продолжался, сказал, что у него дела, и вышел.
А сам пошёл сразу домой. Как будто бы просто обедать.
Но как только он вошёл в сени, так сразу почуял! А в горнице было и совсем не продохнуть! Капитан окликнул Степаниду. Степанида вышла из-за занавески и остановилась. Капитан строго спросил:
– Шалауров приходил? Белила приносил?
Степанида меленько кивнула.
– Тогда почему не набелилась? – спросил капитан ещё строже. – Белись!
Степанида помолчала и сказала:
– Сперва выйди.
Капитан стоял столбом, не знал, что делать.
– Выйди, – повторила Степанида.
Капитан снял шапку, сжал её в горсти… И развернулся, и вышел.
Выйдя на крыльцо, капитан достал трубку, кисет, высек огонь и закурил. Табак был дрянной, капитан закашлялся, подумал, что как это его инородцы курят, надо будет написать в Якутск, чтобы прислали другого, турецкого, вот турецкий это да, это как китайские румяна бабам, это…
Тьфу, сразу же в сердцах подумалось. Капитан ещё раз затянулся и теперь стал думать о дупель-шлюпках, о Лаптеве, о Софроне, о том, что скоро ледоход, а потом везде будет такая грязь, что до маяка, то есть до того места, где будет маяк, уже станет не добраться, так что хорошо…
– Входи! – позвала Степанида.
Капитан вошёл. Степанида стоял у стола, одну руку положивши на скатерть, скатерть была, кстати, китайская, а сама Степанида была, как и тогда, в тот памятный вечер, в немецком платье, во французском палантине, а личико у неё было беленькое-беленькое, а румянец румяный-румяный, а глаза так и сверкали, рот был чуть-чуть приоткрыт, из него едва посверкивали зубки…
И капитан тихо сказал:
– Богиня!
Да! Ну и в тот день больше ничего особенного не случалось. И так ещё две недели. Конопатили, потом смолили короб, шили паруса, буравили дырки в блоках, проверяли якорную цепь. Лёд на Стадухинской протоке стал совсем серый, а кое-где уже потрескался, и его заливало водой, так что если бы не Колыма, которая ещё стояла крепко, ледоход уже бы начался.
А адъюнкту было всё равно! Он продолжал каждый день ходить на болото, искать мамонтовы кости. Тот же мамонт им так и не дался! Они пришли назавтра, а его и следа не было. Орлов сказал, что мамонт занырнул в болото. Адъюнкт страшно на это разгневался и приказал искать. Они обыскали всё то место и нигде ничего не нашли. И потом ещё долго искали, каждый день с утра до вечера. И хоть дни тогда стояли уже длинные, но всё равно только через две недели, в воскресенье, когда весь крещёный народ отдыхает, сталось вот что: адъюнкт опять пошёл на болото, ушёл утром, пропустил обед…
А обед у капитана был хорош! Правда, сидели недолго, как будто чего-то не хватало, и поэтому быстро разошлись. Черепухин был почти что трезв, когда прощался. Когда они ушли, Степанида спросила, где адъюнкт.
– А где ещё! – насмешливо ответил капитан.
Но только он уселся в кресла и открыл настольный календарь, начал читать, как прибежал Орлов и сказал, что господин адъюнкт срочно зовёт к себе. Капитан довольно громко чертыхнулся, встал и начал одеваться. И они пошли. По дороге капитан спросил, в чём дело, но Орлов ответил, что господин адъюнкт велел не отвечать. Ладно, в сердцах подумал капитан, чёрт с вами.
Также в сердцах он вошёл в съезжую, глянул в сердцах перед собой – и увидел адъюнкта, сидящего за столом. Стол как всегда был устелен различными книгами и тетрадями, почти все они были раскрыты… и над ними адъюнкт держал рог мамонта. Рог был небольшой, с аршин, наполовину сгнивший, чёрный.
Капитан ещё раз чертыхнулся – про себя. А адъюнкт гордо сказал:
– Видишь? Вот распил! Годен к работе!
И повернул рог боком. Там и действительно было видно, что облом рога запилен, и место запила почти белое и крепкое.
– Ну и что, – ответил капитан. – Ты подойди к нашей питейне. Там за такие по полтине просят.
– Нет, по два рубля, – сказал адъюнкт. – Я спрашивал. – И повернул рог так, а после этак, и ещё сказал: – Я всё это знаю. И знаю, что хороший рог должен быть весь белый, и что рога до четырёх аршин бывают, и весу в них по семь пудов… Но мне это так, баловство. У нас в Академии этих рогов полподвала. А ты вот это посмотри!
И он, положив рог на стол, взял тут же, со стола, мешочек, раскрыл его и вытащил какую-то хитроумную кость с большой дыркой посередине. И спросил:
– А вот такое видел?
– Что это? – спросил капитан.
– Мамонтовский третий шейный позвонок, – сказал адъюнкт. – Vertebrae cervicales. Их в мире всего два – один у нас и второй в Гёттингене. И теперь у нас будет ещё один. А у англичан пока ни одного! И англичане давно просятся, чтобы мы им свой продали. За пятьсот рублей!
– Вот это вот, – не удержался капитан, – и за пятьсот?
– А то и за всю тысячу, – сказал адъюнкт. – Если хорошо поторговаться.
Капитан смотрел на эту косточку, молчал…
И вдруг ему подумалось, что инородцы говорят, что от мамонта добра никогда не бывает, потому что он зверь нижнего мира, а в нижнем мире живёт смерть. И так же отец Авраамий, царство ему небесное, когда-то сказывал, что мамонт нечистый зверь, его в Ковчеге не было… Ну и так далее. Но ничего этого капитан вслух не сказал. Он же давно уже заметил, что спорить с адъюнктом бесполезно, он же всё знает, так он думает. И чёрт с ним! И не стал капитан говорить, что эти кости надо выбросить, пока солнце не зашло, и тогда, может, беду отведёшь… А так просто поднялся и ушёл к себе. Это было в воскресенье вечером, пятнадцатого мая. А шестнадцатого, то есть в понедельник утром…
Глава 9
Капитан вывел своих на плац. Костюков ударил в барабан, Гуськов поднял прапор, остальные взяли на караул. Капитан уже хотел было скомандовать «вперёд на линию марш»…
Но вдруг почувствовал что-то недоброе и обернулся. На комендантском доме, на трубе, сидел ворон и смотрел на капитана сверху вниз. Костюков продолжал бить зорю. Капитан махнул рукой – отставить! Барабан замолчал. Ворон ещё немного подождал, а после открыл клюв и каркнул. Капитан шагнул к нему и замахал руками, закричал:
– Прочь! Прочь пошёл!
Но ворон и не думал улетать, а только ещё раз открыл клюв, но уже беззвучно. Капитан обернулся к своим и велел:
– Пыжиков, скуси патрон!
Пыжиков ловко скинул с плеча ружьё и начал его заряжать. Тарантуй перекрестился. Ворон взлетел, завис над крышей. Капитан скомандовал:
– Пли, Пыжиков!
Пыжиков стрельнул. И промазал. Ворон взлетел ещё выше, сделал круг. Ситников скинул ружье и тоже начал заряжать…
