– Вон там! На ихнем берегу! На самом краю! Над обрывом! Сруб, венцов на двадцать, не меньше. И чёрный-пречёрный.
– Топляк всегда чёрный, – сказал капитан и ещё раз проморгался, но так ничего и не увидел.
Зато подумал: вот и славно, и спросил, далеко ли это. Пыжиков ответил, что вёрст семь. И прибавил:
– Но за сегодня уже не дойти.
Капитан подумал и сказал:
– Тогда стреляй!
Пыжиков задрал вверх ружьё, выстрелил. Подождали, но ответа не было.
– И огня не подают, – сказал Пыжиков.
– Неладно что-то там у них, – сказал Синельников.
Все промолчали. Стояли, смотрели вперёд, где, как сказал Пыжиков, он видел маяк. После капитан не выдержал, ещё спросил:
– Что там ещё?
– Всё по-прежнему, – ответил Пыжиков. – Молчат!
Капитан подумал, осмотрелся, лёд был ещё крепок, и приказал поворачивать к правому берегу.
– По реке, – прибавил он, – мы не дойдём, не успеем. Лёд уже вот-вот сорвётся.
И они пошли. Шли скорым шагом. Лёд начал громко трещать. Они побежали. Теперь собак не нужно было погонять, они всё чуяли, бежали как могли. Так они все бежали, может, целый час, покуда добежали. А правый берег был крутой, обрывистый, бросили верёвку с крючьями, Мешков, как самый лёгкий, полез первым, потом все за ним. Нет, сперва нарты и собак, а уже после остальные. Передохнули, отдышались и двинулись дальше. Шли, молчали. До маяка, по подсчётам капитана, оставалось версты три. Но и время было уже почти что полунощное, даже по летнему времени сумеречное. Можно было объявить привал, но капитан не объявлял, а он только приказал, чтобы взяли ружья под курок. Теперь капитан шёл впереди. Того бугра, на котором якобы стоял маяк, из-за поворота берега видно не было.
Зато реку было видно далеко. Вперёд, вниз про течению, она была белая, ровная, и сзади тоже поначалу ровная, но зато чем дальше назад, тем на ней было всё больше и больше чёрных трещин. И шум оттуда становился всё громче и громче. Ледоход, подумал капитан, остались бы на нашем берегу, снесло бы.
А так они шли по высокому ровному месту. Сейчас, подумал капитан, они перевалят через сопку, и им сразу всё откроется.
Так оно и случилось. Они поднялись на вершину сопки и увидели…
Но что они увидели, то и увидели, и ничего один другому не сказали, а пошли дальше, вперёд. Меркулов вёл собак. Собаки выли, упирались, Меркулов их пинал, и они шли. Капитан смотрел на сруб, считал венцы. Их оказалось двадцать два. Почти на треть успели положить, подумал капитан, снимая шапку. Остальные поснимали тоже.
Первым на поляне лежал Софрон Лукьянович. У него была пробита грудь. Копьём, подумал капитан, обошлись и без железа. Лицо у Софрона было всё исклёвано, и глаз, конечно, уже не было, Атч-ытагынов ворон, что ли, прилетал? Капитан перекрестился, пошёл дальше.
Дальше лежал Орлов без головы. Голова лежала рядом, и тоже безглазая.
Мастеровые, шестеро, лежали кто где, они, наверное, кинулись разбегаться, но им не дали. Всех убили. И всех клевал ворон. И убиты они были не так и давно – вчера или позавчера.
А вот адъюнкта, ни живого, ни мёртвого, нигде не было – ни возле шалашей, ни возле кострища, ни возле маяка, ни в нём самом. Да, и ещё: пропали все восемь ружей, и порох, и свинец, нарты и ездовые собаки. А остальное всё было на месте – и провизия, и подарки для инородцев, и даже диковинные адъюнктовы инструменты. Крокодиловая сумка была взрезана, инструменты высыпаны на землю и там и оставлены. Капитан велел их прибрать. Когда прибирали, он заметил, что одного инструмента всё же не хватает – горного молоточка. Зачем он им, подумал капитан, и где сам адъюнкт, он тоже им зачем? Или его в реку сбросили? Капитан подошёл к обрыву, посмотрел вниз, но ничего подозрительного там не увидел. Тогда он вернулся на поляну, прямо посередине которой стояло вкопанное в землю бревно.
Когда, ещё только подходя к убитым, капитан впервые увидел его, то подумал, что это какой-то геодезический знак, поставленный по приказу адъюнкта, и не стал его рассматривать, а прошёл дальше. Зато теперь он остановился возле этого бревна и увидел, что оно расписано диковинными знаками – где просто незамысловатыми чёрточками и крестиками, а где и рисунками. Рисунки были очень простые, неумелые, так адъюнкт не рисовал бы, думал капитан, у адъюнкта рисунки похожи на живую жизнь, а здесь была какая-то диковинная, и даже не жизнь, а скорее чертовщина. Подумав так, капитан начал осматриваться. Поляна, на которой софроновы мастеровые начали строить маяк, с одной стороны нависала над рекой, и с другой тоже был обрыв, за которым стояли две сопки, и обе в снегу. А дальше, думал капитан, будут ещё две сопки, и ещё и ещё – и так, вдоль морского берега, они будут стоять до так называемого Большого Бараньего камня, дальше которого никто из наших ещё никогда не ходил, потому что море там никогда не очищается от льда, лёд там стоит круглый год, Шалауров говорил об этом, но адъюнкт не верил. А где теперь адъюнкт? Капитан ещё раз, и очень внимательно, осмотрел те две ближайшие сопки, но ничего и никого на них не увидел, развернулся и пошёл обратно, к кострищу. Там его ждали солдаты. Никто ни о чём не спрашивал.
– Надо их похоронить, – сказал капитан. – Но по-походному, не мешкая.
Так и было сделано. Убитых сложили вместе и накрыли топляком, капитан прочёл молитву. Потом надел шапку и осмотрелся. Солдаты тоже надевали шапки. Все опять молчали. Все просто смотрели на него и ждали. Тогда капитан сказал:
– Господин академический адъюнкт пропал куда-то, и одни мы его не найдём. Поэтому нам сейчас первым делом надо вернуться в крепость, взять подмоги и посоветоваться с нашими. Может, кто-нибудь знает, что это такое, – и он кивнул на бревно. – И если мне скажут, что это сделали чукчи, то я спрошу с чукчей, а если не они, то я буду спрашивать не с них. Но я спрошу! – очень сердито сказал он. – Это моё дело, и я и его сделаю, вот крест! – И он перекрестился, и прибавил: – А вы пока давайте собирайтесь!
Пока они собирались, капитан ещё раз прошёл по поляне, но там всё уже было крепко затоптано, старые следы были видны только с краю, и то это были самые обычные следы от оленьих сапог – торбазов, в которых могли ходить и чукчи, и юкагиры, и коряки, и наши, и даже сам капитан был в них тогда обут. Ну а других следов или ещё каких-либо особенностей там видно не было. Кроме того бревна, конечно. Капитан хотел ещё раз подойти к нему, но тут его окликнули. Капитан оборотился и увидел, что его люди уже собрались, нарты нагружены, собаки впряжены. Капитан перекрестился, развернулся и пошёл. За ним поехали нарты, за нартами пошли солдаты.
А внизу, было слышно, шумела река. Там уже начался ледоход.
Но капитан на реку не смотрел, потому что никакой опасности оттуда быть не могло. Те, которые убили наших, думал капитан, ушли за сопки. И это, скорее всего, были чукчи, потому что ни юкагиры, ни коряки так далеко на север не откочёвывают. И даже более того, сердито думал капитан, это были не просто чукчи, а чукчи Атч-ытагынова племени, и они это сделали не вдруг ни с того ни с сего, а Атч-ытагын заранее предупреждал капитана, что он не потерпит на своей земле чужого колдуна, потому что это не по их законам, а по их законам таких надо убивать. И он, может, уже и убил его, а теперь везёт его труп показать другим тойонам свою силу. Или для чего-нибудь ещё, кто их поймёт, с досадой думал капитан, а вслух, конечно, ничего не говорил. Да солдаты ничего у него и не спрашивали, они были привычны к тому, что капитан всегда молчит.
