И капитан сидел, смотрел на сенатскую бумагу и нет-нет да и повздыхивал. Потом, после ужина, он выходил покурить на крыльцо, видел, что в съезжей горит свет, сердито посасывал трубочку и удивлялся тому, что же это можно так долго записывать. Потом увидел, что и у Черепухиных в окне тоже светло, и разозлился ещё пуще, потому что, подумал, Черепухин дурак дураком, и жёнка у него косоглазая, дети золотушные… А вот зато свои дети! А у них со Стёпкой кто? Никто!
И ночью, ну, да после всего этого, капитан долго молчал, стеснялся, а потом тихо спросил:
– Ну что?
Стёпка не сдержалась и заплакала. Капитан взялся её унимать, гладил по лбу, по щекам, и молчал, потому что знал по опыту, что Степанида очень не любит, когда говоришь словами. И так они молча, обнявшись, заснули.
Глава 2
Назавтра утром капитан встал, как обычно, рано, взял тёплой воды, побрился, вышел завтракать. Стёпка сказала, что его ждёт Шалауров.
– Подождёт! – строго ответил капитан.
Пододвинул миску, начал есть. Спросил, не слышно ли чего про петербургского.
– Нет, ничего, – сказала Стёпка. – Крепко дрыхнет!
Капитан согласно покивал. Доел с аппетитом, хлопнул чарку казёнки, встал, пошёл к порогу обуваться, одеваться. Стёпка подала ему ремень и саблю. Он подпоясался, кивнул Стёпке, даже подморгнул, и вышел.
В сенях его и в самом деле дожидался Шалауров Никита Павлович, тамошний самый крепкий купец, очень ловкий, просто шельма. Он и тут не постеснялся, а сразу кинулся наперерез и зачастил:
– Батюшка Василий Юрьевич, не вели голову рубить, вели слово молвить! Говорят, вчера к нам человек из Петербурга приехал, и у него дело, так ведь я, если что…
Капитан медленно остановился, осмотрел Шалаурова с головы до пят, после опять глянул ему прямо в глаза и строго спросил:
– Кто тебе это сказал?
– Все говорят, – ответил, будто бы смущаясь, Шалауров.
– Вот у них тогда и спрашивай, – сказал капитан и, отстранив купца, прошёл дальше.
Там он вышел на крыльцо и повернулся к казарме. А уже дальше там, возле казармы, на плацу, то есть на утоптанной полянке, стояло его воинство, десять солдат Якутского драгунского полка, первый батальон вторая рота, под началом сержанта Петра Ситникова. Ровно десять, с досадой подумал капитан, так что если отдать Лаптеву тех десять требуемых солдат в помощь, то с кем он, капитан, тогда останется? С одним Ситниковым, что ли? Капитан не сдержался и хмыкнул. И это получилось как команда, потому что Костюков сразу поправил барабан и начал бить зорю, а все остальные подтянулись. Капитан прошёл к ним и остановился. Ситников выступил вперёд и начал докладывать, что за прошедшее время во вверенной ему команде никаких нарушений не усмотрено, потерь нет, беглых нет, все здоровы и готовы к дальнейшему несению службы. Капитан кивнул. Из строя вышел Гуськов, подступил к флагштоку, откозырял и, дёргая за верёвку, начал поднимать прапор. Все взяли на караул, и только Костюков бил в барабан. Когда прапор был поднят, капитан ещё немного подождал, и только уже после скомандовал вольно и спросил, нет ли у кого каких жалоб. Все молчали. Капитан обернулся. Шалауров стоял на крыльце.
– Ладно, – сказал капитан. – Пока все свободны. Но на тебя, Меркулов, поступила жалоба. Ещё вчера. Повторится – будешь у меня сидеть, скотина!
И развернулся, и пошёл к крыльцу. Никто ничего не спрашивал, все и без того знали, что вчера ещё с утра Меркулов напился до чёртиков, пришёл домой и бил жену смертным боем, соседи её чуть отстояли. Капитан такого очень не любил, и он сейчас посадил бы Меркулова, и дал бы ему батогов сколько надо, да не хотел он отвлекаться, и так дел собралось, подумал, вон сколько! И пока он это думал, подошёл к крыльцу. Шалауров медленно посторонился. Капитан прошёл мимо него, и, входя, не закрыл за собой дверь. Шалауров проскользнул за ним.
Капитан вошёл в горницу, расстегнулся и осмотрелся.
– Отслужил? – спросила Степанида.
– Отслужил, – ответил капитан. – Да не совсем.
И оглянулся на Шалаурова. Шалауров засмущался, но всё равно не стал молчать и начал:
– Я так понимаю, ваше благородие, что люди из Санкт-Петербурга к нам просто так езживать не станут. Значит, им что-то от нас нужно. А что у нас есть? Ничего. А если что и есть, то всё казённое, и в Санкт-Петербурге это знают. А едут! Значит, им что-то другое нужно. Значит, они хотят что-то своё у нас устроить. Вот, скажем, лабазы, чтобы было куда ясак складывать. Но только что у нас тут сложишь? Всё уже давно сложили и выпотрошили. Значит, они хотят идти дальше, и этот их вчерашний господинчик для того сюда и явился: дальше дорогу выведать – от нас через Чукотскую землю и дальше через море в землю Алеутскую. Так?
Капитан молчал. Потом спросил:
– Ну и что?
– А вы садитесь, ваше благородие, садитесь, в ногах правды нет, – улыбаясь, сказал Шалауров.
Капитан сел к столу боком, снял шапку. Шалауров, стоя, продолжал:
– И вот что я думаю: это они через нас думают новую дорогу проторить – по морю. Сейчас кругом про это говорят! Вот мне недавно рассказали, из Охотска, что-де прибыл туда капитан-командор, корабль строит, хочет идти в Америку. Так же и с Камчатки слух пришёл, из Большерецка, что и там тоже собираются в Америку. А мы чем хуже? Да мы даже лучше! От нас ближе! Да ты, ваше благородие, спроси у друга своего, у Атч-ытагын-тойона, и он расскажет, что если вдоль берега идти по Студёному морю встречь солнцу, то за неделю и дойдёшь, если много льда не будет. Так или нет?
– А что так? – спросил капитан.
– А так, что им здесь лабазы нужны! И казармы! И маяк! И обученные люди! И всё это кто-то должен строить! И я бы взялся за это! Я бы рискнул! А что! Ведь для того же он приехал, ваше благородие, я чую! Ведь разве не так?
Капитан молчал, крепко задумавшись. Долго молчал, даже поглядывал на Стёпку, а потом сказал:
– Ну, ладно. Тут надо ещё подумать. И спросить у господинчика, сколько их к нам едет, и зачем, и как.
– Это как водится! – ответил Шалауров радостно. – Это давай пойдём!
– И Черепухина возьмём с собой! – прибавил капитан. – Черепухин пособит считать.
– И Черепухина, – уже без всякой радости повторил Шалауров.
Капитан поднялся, и они пошли к сеням. Шалауров был немного раскрасневшийся, как после водки, и глаза у него нет-нет да посверкивали. Эх, думал капитан, не дать бы маху, одна надежда на дурака Черепухина. Так они вышли на крыльцо. Там капитан остановился, осмотрелся и увидел, что при воротах стоят Мешков и Синельников, а возле них толчётся Черепухин. Вот какой удивительный человек, подумал капитан, – всегда под рукой, когда надо. Но это он только в душе так обрадовался, а на словах строго сказал, чтобы Черепухин шёл за ним.
И тот пошёл. Так они, уже втроём, подошли к съезжей, и капитан уже взялся было за ручку двери, но вдруг передумал, велел, чтобы его подождали, и оставил Черепухина и Шалаурова на крыльце, а сам пока вошёл один. На всякий случай!
