Сам не знаю, когда это началось, когда я понял, что должен нивелировать разрушительность натуры старшего брата. Наверное, в тот день, когда он прыгая с крыши на крышу, сломал себе ногу, а я видел это, словно в замедленной сьемке. Не знаю.
Я любил его, со всеми его минусами, коих было больше плюсов. И со всеми плюсами, что перекрывали минусы. В какой-то момент я осознал, что просто умения управлять мало. В нашем мире этого всегда мало. Так в моей жизни появилась армия, и специальная направленность обучения. Из простого дипломата, я стал военным атташе с особыми полномочиями. Еще проходя курс в Академии, меня приметили преподаватели. И еще до двадцати я познакомился с изнанкой политики. Пока мой брат учился ворочить большим бизнесом Клана, я учился у мастодонтов разведки и контрразведки. За пределами Аезон я имел прекрасное будущее того, о ком не напишут ни в одном учебнике истории, потому что таких посольских, как я ни на одной бумаге нет.
Но все перечеркнула история с моими Тенями. Да, я так и не смог переступить через себя. Отказался от возможного будущего, переведя все свои таланты в разряд консультаций и редких поездок. Я не мог допустить, чтобы в одной из миссий погибли мои Тени, поэтому и ездил один. Ездил туда, откуда спешно эвакуируют любое посольство. Ездил, как простой клерк на подхвате у настоящих послов. И возвращался домой, в большой дом в Мэнолит, к мелким дрязгам всего лишь одного Клана. Что такое один Клан в одной стране, когда моя настоящая работа была в компетенции Совета Рас? Правильно, ничего.
Но об этом никто не знал, кроме пары-тройки наместников Совета Рас. Главное правило моей службы — ни одного документа не должно указывать на мою службу на всемирного надзирателя. Поэтому любая моя служба была через Совет Лордов Рэйена. А самый большой пост, что пришлось занимать по бумагам — делегат, всего лишь.
И я был счастлив, потому что близкие под защитой; потому что я был далек от проблем Клана; потому что в глазах волков я был простым ученым, причем даже неясно в какой именно науке. Подумаешь, «кризис-менеджмент крупного бизнеса», что это, вообще, такое? Для большенства — обычный треп не о чем за большие деньги.
А потом родилась Бекки. Маленькая кроха, которая могла бы быть моей дочерью. Если бы я был иным, а мир другим. Она запала мне в душу с самого первого мгновения. Она разнесла мне сердце в ошметки в тот самый момент, как ее красные пальчики сжали мой палец, а глаза заглянули в мои.
А затем, я увидел Жореса и Бажену. Как он целовал и благодарил ее, как он качал на руках свою дочь! Первые полтора года ее жизни меня почти не было дома. Я просто не мог видеть их любовь. Не мог видеть Клан, с его мелкой грызней. Не мог и не хотел видеть никого, на ком не было мундира.
Олдус, Нашь, Кейус, Милберн, Лейн и еще с десяток стран, где появлялся и пропадал никому неизвестный, незаметный, неправильный альфа волков. Я был в шаге от многого, меня ждали в Совете Рас. И я согласился. Попросил лишь отсрочку, чтобы побывать дома. Я планировал разорвать контракт со своими Тенями, а заодно и с Кланом. Я должен был перестать существовать для одной определенной страны. Совет Рас над политикой стран, единственный аппарат власти, для которого раса важнее границ, экономики и политики. И только благодаря ему войны так и не переросли в резню на полное уничтожение.
И я был готов умереть для всех, кроме Совета. Я ждал этого, желал, потому что и так мертв. Видеть свою пару в руках другого — это больно; это душит, как ни каждая удавка может; это медленно убивает.
Я пережил насмешки клановых волков. Я прошел через тяжелую беседу с биологическим отцом, и его угрозы лишить меня всего.
А потом… потом я приехал домой. И увидел ее. Одинокую, плачущую. Малышка прижимала к себе разбитую о гальку ручку. И плакала. Тихо, как слепой котенок, лишенный материнского бока.
Я опустился перед девочкой на колени. Она почти не говорила, такая маленькая, хрупкая. Но все равно она терпела боль. И ручку прятала. Она посмотрела мне в глаза, и тут же успокоилась. Я поднял ее на руки, решив, что в моем дворе больше не будет гальки. Никогда. И я не уйду официально в Совет Рас. Никогда.
И сейчас, спустя годы, я умираю в Госпитале, нет больше той, ради которой я дышал, но есть ее дочь…
К полуночи Андреа прислал новое письмо, с парочкой прикрепленных файлов. Согласно холодным бумажкам девочку перевезут в Сиире. Остров-тюрьма, остров-лаборатория, остров смертников. В мире имелось множество лабораторий, где проводились опыты над живыми, но Сиире — это король среди подобных мест. Продолжительность жизни детей-оборотней там не больше года, а личности, что все же выживали, впоследствии, выплывали среди наемных убийц, воров и просто маньяков. Сиире — это черная дыра. Если попадаешь туда, то обратно пути нет.
Я знал об этом много больше, чем простой обыватель. Сложно описать все свои эмоции, когда я понял, что замыслил родной брат.
Просто в ушах зашумело, а в глазах потемнело. Я даже не осознал, что теряю сознание.
Пришел в себя, и узнал, от Врена, что почти умер, на четыре минуты.
До рассвета я размышлял, искал варианты спасения девочки. Моей девочки. А вариантов было мало, ведь власть Робина Хауреса оспорить могли немногие, тем более из-за маленькой девочки. А меня уже не будет, чтобы спасти Бекки.
И я нашел.
Андреа. Виберт был отличным другом, уже проверенным множеством ситуаций. Но, подвергать его благородство лишним испытаниям было глупо. Да, он не отказал бы мне в помощи, но какова гарантия, что он не отдаст ее Робину после моей смерти? Вот и мне не хотелось проверять соблазнами степень его благородства.
У меня просто не было права на ошибку!
Поэтому звонок на, вбитый на подкорку, номер пальцы на комме набрали легко.
— Приветствую, амбассадор Аэлмар Шайори.
Наставник, друг, почти отец никак не выразил своего отношения к моему виду.
— Вал, мальчик мой, какими судьбами?
— Мне нужна ваша помощь, — перешел сразу к делу я.
— Тебе? Моя? Звучит забавно, но я слушаю…
Глава 7
Вальтер
С графического окошка комма на меня смотрели большие, внимательные, голубые глаза. Аэлмар на любого производил самое благоприятное впечатление. Невысокий, с заметным брюшком и оплывшими боками. Жиденькие русые волосы были зачесаны назад, мягкий подбородок и невероятно добрые глаза. В его внешности не было ничего, что указывало бы на его пост или на его прошлое. Мало кто видел за этой добротой истину; мало кому доводилось видеть метаморфозу его улыбки из теплой в зловещий оскал; мало кто наблюдал, как стынет доброта в глазах, уступая место острому уму.
В его внешности не было ничего, что указывало бы на его племя. Если не знать заранее, то никогда не узнаешь в нем лугового луня. Хищная птица дремала в глубине этого великого мужчины.
За его спиной была знакомая стена со стеллажами папок, в окошко сьемки попадала светлая рубашка. Несмотря на ночь, он был все еще в кабинете. Я был уверен, что короткий сон, в три-четыре часа, он проведет в соседней комнате. Не удивлюсь, если на деле он не был в собственном доме уже больше двух недель. Он жил на работе, дышал ею, мыслил насущным Совета Рас. И зная это, было особенно странно его явное расположение ко мне, ведь я-то, как раз, не смог выбрать призвание, так и оставшись на уровне эмоций.
