Лидия посмотрела на меня.
– Похоже, вы хорошо относитесь к Галине?
Я молча кивнула.
– Расскажите Никите о том, чем занимается Эдуард, – попросила Лида, – бизнесмен точно отправит его куда подальше. Ваша приятельница осуществит свою мечту, будет жить вдвоем с супругом.
– Мы подумаем над вашим предложением, – пообещал Сеня. – Значит, облитые имитацией крови стены комнаты тоже ваша идея?
Певица опустила голову, потом кивнула.
– Да! Я хотела Галину испугать по полной программе. Моя идея!
– Последний вопрос, – сказал полковник. – По какой причине вот уже не первый год вы отправляете деньги для интерната «Коза и семеро волчат»?
Лидия вздрогнула.
– Училась когда-то в пансионе «Юный Моцарт», им владела мать Юлии, нынешней хозяйки заведения. Меня оттуда выгнали, директриса догадалась, что я беременна. Она зашла в туалет, а меня там наизнанку выворачивало. Бабу перекосило, но она ничего мне не сказала. Потом мне по всем предметам двойки в четверти поставили и выгнали.
– Она могла бы подумать, что девочка отравилась, – удивилась я.
Лидия поморщилась.
– Мы с Юлей дружили, я ей рассказала про группу, про то, что пою по выходным в переходах, про любовь с Гришей, про то, что мы спим вместе. А Юлька матери наябедничала. Та и постаралась избавиться от меня, догадалась, что я в положении. Когда обо мне стали газеты писать, Юлия попросила о встрече и заявила:
– Плати мне за молчание, иначе я всей прессе расскажу, что ты в тринадцать лет шлюхой стала.
Я начала ей деньги посылать, вроде как спонсор я интерната с тупым названием. Мужу ничего не рассказала. Он мне, несмотря на анализ ДНК, никогда не верил, считал Рому чужим ребенком.
Я молча слушала Лиду. Грехи молодости часто аукаются во взрослой жизни. И да, назвать учебное заведение «Коза и семеро волчат» более чем странно. Но благодаря тому, что Лидию шантажировала его владелица, мы докопались до правды.
Полковник встал.
– Предлагаю вам самой рассказать Галине то, что сообщили нам.
– Она добрая, – добавила я, – поймет, почему вы так поступили. И никому, кроме мужа, ничего не скажет.
Лидия опустила голову.
– Спасибо. Я не хотела навредить Боковой, собиралась устроить большую неприятность Эдуарду!
Мы попрощались с хозяйкой, вернулись в офис, и только сняв верхнюю одежду, я сообразила, что забыла свою сумку в гостиной Лидии. И начала опять натягивать куртку.
– Ты куда? – удивился Кузя.
Говорить про забытую сумку мне не хотелось. Добрые друзья сразу начнут дразнить меня: Даша-растеряша. Поэтому я сказала:
– Сейчас вернусь, – и убежала.
Калитка у Лукиных оказалась открытой, хозяйка раньше сообщила нам, что мастер, который ремонтирует домофоны, приедет только завтра. Дверь в особняк тоже была не заперта. Я давно заметила, что люди любят упрекать нас в грехах, которые сами охотно совершают. Лидия назвала Галю удивительно беспечной, а сама-то?
Я сняла ботинки, повесила куртку и двинулась в гостиную. Почему я не позвала певицу? А вот сейчас увижу хозяйку и скажу ей:
– Ой, вы такая беспечная, все у вас нараспашку, и калитка, и дверь в дом!
– Мама, не нервничай, – произнес Роман, – никто никогда не догадается, что мы затеяли!
Я вздрогнула. Значит, Лида нам соврала, что отправила детей за границу. Может, дочь и улетела, но сын здесь. И зачем ей лгать?
– Они такие въедливые, – ответила Лидия, – докопались до истории с Эдуардом. Вдруг правду и про Гришку выяснят?
– Как? – засмеялся сын.
Я замерла и стала слушать диалог, который явно не предназначался для моих ушей.
– Не знаю, как-нибудь!
– Мам, не паникуй.
– Мне страшно.
– По какой причине?
– Вдруг они поймут, что стены испачкали в крови не для того, чтобы вынудить Галину выгнать Эдуарда. Ну зачем ты это придумал и мне ничего не сообщил?!
– Украл у тебя идею, решил испугать Бокову до усрачки.
– Рома!
– Что?
– Так нельзя поступать!
– Значит, лежать на полу с маской на башке, изображая зарезанного Эдуарда, мне можно?
– Рома! Это ты сделал по моей просьбе.
– Ага. А потом решил по своему плану действовать. Мы Григорию подсыпали в еду лошадиные дозы хромоналина. Он бесился каждый день! И что?
– И что? – эхом отозвалась мать. – Ничего!
– В том-то и дело! Гришка злился, визжал, бил тебя, Зинку, он вообще с ума сошел. А его аневризма даже не вздрагивала!
– Рома!
– Ой, да ладно! Его все ненавидели. Кто в дом деньги приносит? Кто по гастролям мотается, в дерьмовых отелях живет? Кто семью содержит? Кто звезда? Кто дом построил? Кто прислуге платит? Кто Гришку одевал, обувал, кормил? Кто? Ответ на все вопросы один – певица Опалис.
– Рома!
– Я еще не все сказал. Кто жену бил? Кто тебя каждый день дурой бесталанной называл? Кто все деньги на свой счет клал? Кто тебя гастролями замучил? Кто тебя считал ничтожеством? Кто не поверил, что я его сын, даже когда анализ ДНК увидел? Ответ тоже один – Гришка. Он к тебе присосался. Ты пашешь, а отец жрет, одевается в бренды, машины меняет. Пока жена в Мухосранске в гнилом клубе по сцене скачет, папаня по Европе катается. Кто всем журналистам говорил: «Лидия устала, я вместо нее на ваши вопросы отвечу»? Кто по шоу бегал, орал:
– Я сделал певицу Опалис!
Кто придумал дурацкую историю про народный коллектив, девочку-дурочку из провинции, которую успешный продюсер в столицу вывез и раскрутил? Гришка! Зинка – дура противная, с ней дружить невозможно, но даже она от папаши в шоке пребывала. Мама, ты Гришке хромоналин подсыпала!
– Да!
– Там в противопоказаниях указана аневризма!
– Да.
– Мы надеялись, что она лопнет и наступит конец нашему рабству! Вспомни, как папаня меня гнобил! Обзывал «ласково» такими словами, что я их и не знал. Папашка ребенка русскому мату обучил, я теперь такие выражения загибаю, что сам удивляюсь. Ты забыла, что он со мной делал? Думал, что я не от него, ты его обманываешь! Ремнем меня лупил, в подвале запирал. Тебе напомнить? Зинке тоже доставалось, но не так, как мне. Ма, ты это помнишь?
Тишина в ответ. Роман продолжал:
– Ни фига не выходило, не действовал БАД на Григория. Когда ты меня попросила помочь, надеть маску и лечь в гардеробном доме Боковых, вот тут меня осенило, как нас всех от гада избавить. Сначала я твое задание выполнил. Мертвяком прикинулся. Ты права оказалась, Галина так перепугалась, что не поняла: голова Эдуарда, а тело не его.
