– Адар, – бросил Павел, перехватив ее взгляд.
– Что?
– Район, которым вы любуетесь, называется Адар. Здесь селится самый сброд, включая русских бандитов и проституток. Русскими здесь называют тех, кто говорит по-русски. Правда, мой район, Бат-Галим, еще краше. Там селятся уже те, кому падать некуда. Или те, кто привык к грязи и не хочет из нее вылезать. Удивительные истории бывают! Недавно умер один старик, нищий, побирался в порту. Его весь город знал. Все имущество – рваный матрац. И вот, в этом матраце нашли два миллиона шекелей наличными, золото и документы на четыре квартиры в северном Тель-Авиве.
Рассказывая о богатствах нищего старика, Павел причмокивал, будто пробовал что-то очень вкусное. Александра отметила про себя, что это не первая история о баснословно богатых оборванцах, которую рассказывает Павел. В этом было что-то инфантильное – так ребенок с увлечением смакует легенду о сокровищах, которые сторожит дракон.
Машина, прорвавшись через пробку, покатила вниз, к порту. Наверху, на склонах горы, сверкал город, казавшийся сказочной декорацией, населенной статистами. Теперь «фольксваген» ехал портовыми кварталами – вдоль дороги теснились облезлые приземистые дома, мелькали пестрые грязноватые закусочные, на перекрестках стайками топтались черные подростки с отсутствующими взглядами.
– Мой дед, – неожиданно начал Павел, сворачивая то в один переулок, то в другой, – под конец жизни начал покупать деревянные шкатулки. Уродливые деревянные изделия, из советских галантерейных магазинов. По рублю двадцать копеек. Там же он покупал кошмарные дамские брошки из цветного стекла. Не чешскую бижутерию, если бы! А самое что ни на есть уродство, «вырви глаз» – в жизни не видел, чтобы какая-нибудь женщина прицепила себе на платье такую брошь. Дед приколачивал эти броши к шкатулкам, пока живого места не оставалось. Шкатулки превращались в этакие арт-объекты… Дикого вида. Мне было пять лет примерно, и мне эти шкатулки казались невероятно красивыми. А дед, уж не знаю зачем, уверял меня, что они очень дорогие. Что это настоящие и очень редкие драгоценности, и что он мне эти шкатулки завещает. Я считал себя богатым наследником. Время прошло, я вырос, дед умер. Шкатулки выбросили на помойку, где им было самое место. Я о них и думать забыл. А вот в последнее время почему-то часто вспоминаю. Мне эти глупые шкатулки напоминают мою жизнь. Кто-то обещал мне, что она будет яркой, удивительной, что я чего-то добьюсь. И я сдуру поверил и все ждал этого. А ничего нет. Уродство. Грошовая возня. Пустота. Такими достижениями и ребенка не обманешь. Хорошо, что у меня нет детей…
Павел начинал трезветь, и на него напала охота к самобичеванию. Александра уже не в состоянии была понять, где они находятся, – одна трущобная панорама сменялась другой. Ее охватил смутный страх. Наконец, ей показалось, что она видит знакомый белый дом на бетонных опорах – ориентиром служили сильно разросшиеся кусты с малиновыми цветами, рядом с наружной лестницей.
Она не ошиблась – Павел остановил машину.
– Идемте, – повернулся он к ней. – У вас такой вид, будто вы меня боитесь!
– Ничего подобного. – Александра выбралась из машины. Ночной ветер пах близким морем и цветами мандарина. Ею овладевали сложные чувства – хотелось скорее вернуться в Москву, хотелось остаться здесь. Она несколько раз спрашивала себя, что мешает ей задержаться еще на сутки – оплаченные сутки! Ведь Илана сама сказала, что даже если Александра управится быстрее трех дней, все три тысячи долларов останутся у нее. Свое задание она выполнила. Так в чем же дело? «Все друзья, как один, твердят мне, что я не умею отдыхать. Так оно и есть…»
– Идемте! – повторил Павел. Он уже ступил одной ногой на лестницу. В свете уличного галогенового фонаря его лицо казалось бескровным, глаза исчезли в провалах. Александра пошла за ним.
На лестнице было темно – она освещалась только светом уличных фонарей. Павел, не глядя, сразу попал ключом в замочную скважину своей двери. На верхних этажах гремела восточная музыка, оттуда доносились гортанные вопли и мерный топот ног.
– Праздник, который всегда с тобой, – мрачно сказал Павел, пропуская гостью вперед.
В этот поздний час квартира выглядела еще более уныло. Все вещи смотрели пристыженно, словно сознавая свое убожество. Павел отшвырнул ногой пустой пакет, валявшийся посреди комнаты, подошел к стенному шкафу, открыл дверь. Вытащил картонную коробку.
– Вот, – отрывисто произнес мужчина, ставя коробку на пол, рядом с диваном. – Мои сокровища. Такие же сокровища, как шкатулки деда, просто барахло. Это – для Марины. Она любит, я помню.
Павел извлек сверток со дна коробки. Развернул тряпку, оказавшуюся старой мужской рубашкой с короткими рукавами. Извлек несколько ярких целлулоидных браслетов.
– Попались тут на барахолке, в Иерусалиме… Я сразу вспомнил о Марине и купил. Стоит увидеть старый пластик, сразу думаю о ней. Смешно?
Александра покачала головой.
– Передадите ей? – Павел критически рассматривал браслеты. – Ничего особенного, просто знак внимания.
– Конечно, передам! Думаю, Марина обрадуется.
– Неважно, – бросил Павел, снова заворачивая браслеты в тряпку. – Передайте – и все. И, конечно, передайте привет. Я в Москву никогда уже не приеду, так что вы появились очень кстати.
– Почему же никогда? – Александру смутил и расстроил его упаднический тон. – Это не так сложно…
– Нет, нет, – отрывисто ответил мужчина. – Я чувствую, что никогда туда не вернусь. Я только говорю об этом много. – Его взгляд потускнел, речь стала вялой. – Куприн писал в романе «Яма», что проститутка застывает в своем развитии в том возрасте, в каком ею начали торговать. То есть этим тридцатилетним, сорокалетним – пятнадцать, шестнадцать… Так и я застыл, когда уехал. Духовно замерз. Идти мне некуда…
Он рассмеялся и резко провел по лицу ладонью.
– Вы уж меня извините, до отеля не провожу. Что-то я сам не свой, голова кружится. Обычно я насчет пития очень воздержанный человек. Вызову вам такси, не возражаете?
Александра горячо заверила его, что это будет самый лучший вариант. Она радовалась, что Павел не вспомнил о намеченном кофе – художница считала минуты, когда попрощается с этим человеком, который даже своей услужливостью наводил на нее уныние.
– Когда забронируете билет в Москву, сразу позвоните мне, я повезу вас в аэропорт! – напомнил Павел, провожая гостью до такси. – Извините за эти глупые круассаны… Я видел, что вам было стыдно.
– Да ничего подобного, – почти искренне ответила Александра, открывая дверцу остановившейся у подъезда белой машины. – Я вам сразу позвоню, как только возьму билет.
Она уселась на заднее сиденье, Павел сказал водителю название отеля, и машина тронулась. В свете фар мелькнули цветущие кусты, мусорный контейнер, фосфорически сверкнули глаза сидевшего на его крышке кота.
– Вы откуда? – по-русски, с сильным кавказским акцентом спросил веселый смуглый водитель. И следующие десять минут рассказывал о Баку, откуда его увезли подростком.
