– Да иди ты уже, – отмахнулась Александра. – К своей приветливой женщине. Если Марья Семеновна узнает, а она узнает, ты легко не отделаешься.
– Ай! – Стас поднял пакеты и, наклонившись, звонко чмокнул Александру в щеку. – Авось не убьет.
И двинулся во двор, жизнерадостный и беспечный, как настоящий античный герой, равнодушный к мелким житейским неприятностям.
* * *
Кофейня возле метро, где Александра назначила встречу, открывалась в девять утра. Сейчас, в субботу, в половине десятого, здесь было почти пусто. В углу сидела девушка в вязаной шапке, надвинутой на глаза, и быстро водила пальцем по экрану планшета. За стойкой лениво двигался высокий парень в белой рубашке и черном переднике. На подносе выстроились белые керамические чашки, за спиной баристы тянулись полки с бальзамами и ликерами. Разноцветные бутылки, увенчанные пластиковыми носиками-лейками, любовались на собственное отражение в большом зеркале, которым была закрыта вся задняя стена бара.
Александра попросила капучино. Зашумела кофемашина, маленький зал наполнился жгучим ароматом молотых жареных зерен. Художница присела за столик рядом с входной дверью, положила перед собой телефон. Отсюда она видела улицу, спешащих мимо прохожих, груды тающего снега по краям проезжей части – всю ночь трудились снегоуборочные машины. Солнце так и не выглянуло, рыхлое серое небо опустилось еще ниже – казалось, оно легло на мокрые крыши.
Телефон зазвонил в тот самый момент, когда Александра поднесла к губам чашку. Она взглянула на экран, и ее рука дрогнула.
– Ракель? – отозвалась она. – Доброе утро. Есть какие-то новости?
– Я вас хотела спросить, – голос собеседницы казался очень усталым. – Генриху Магру передали мое письмо?
– Насколько я знаю, да.
– Ответа до сих пор нет.
Александра вздохнула:
– Сегодня я должна с ним увидеться, он дал согласие. Я расспрошу его. Значит, у вас ничего нового?
– Ничего. Я утром ходила к Камински, хотела еще поговорить. Но они вчера вечером уехали на Мертвое море. Соседи сказали. А что известно нового о вашем знакомом из Хайфы?
– Пока ничего, – с тяжелым сердцем ответила Александра. – Может, и к лучшему. Если что-то узнаю, тут же вам позвоню.
Они попрощались. Художницу мучило смешанное чувство вины и тревоги – хотя она была ни в чем перед Ракелью не виновата. Все время, пока они говорили, Александра не сводила глаз с входной двери. Время близилось к десяти, но ни один прохожий не замедлил шаг перед кофейней.
Вошел пожилой мужчина, спросил чашку эспрессо. Он сел за соседний столик, не снимая отсыревшего пальто, полы которого упали на плиточный пол. Лицо у него было такое же серое и рыхлое, как нависшее над улицей небо. Александра украдкой взглянула на него и вновь отвернулась к двери. Было уже десять минут одиннадцатого.
Александра взяла телефон и открыла в вотсапе профиль Маргариты. Она пыталась дозвониться несколько раз, но Маргарита не отвечала.
– Очередная психопатка, – сквозь зубы проговорила художница.
Люди с психическими отклонениями встречались ей нередко. Все коллекционеры, по мнению Александры, вообще были весьма далеки от нормы. «Сама склонность к собирательству тех или иных предметов – разновидность мании, – сказала она как-то в беседе с Мариной Алешиной, которую очень забавляли ее теории. – Безразлично, что именно они собирают – прерафаэлитов или фантики от жвачки. Это мономаны. А есть всеядные собиратели, эти еще хуже. Это как булимия – такие не чувствуют вкуса, им все равно, что в себя напихивать, лишь бы побольше и без пауз. Они все ненормальные!» – «Последней истины не существует, – с улыбкой ответила ей подруга. – А если бы она существовала, мы бы о ней не узнали. А если бы узнали, то не поверили бы в нее. Не суди этих людей слишком строго, Саша. В конце концов, если бы не они, у тебя не было бы куска хлеба!»
В половине одиннадцатого, после нескольких безуспешных попыток дозвониться до Маргариты, Александра перестала сомневаться в том, что та не придет. «Либо побоялась показывать свое сокровище, либо она просто сумасшедшая, – решила художница. – И скорее всего, у нее ничего и нет. Правда, имя художника, не самого популярного… Не с потолка же она его взяла?»
Александра сама от себя пыталась скрыть, насколько она разочарована. Медлить дальше было невозможно – Маша предупреждала, что уйдет в полдень. Художница встала, взяла с соседнего стула сумку. В кофейню вошли две девочки-подростка, заказали американо навынос. Пожилой мужчина пробовал свой эспрессо с таким выражением лица, словно это был чистый яд. Девушка в шапке уснула, казалось, в углу со своим планшетом. Александра вышла на улицу и поспешила к переходу метро.
* * *
– Все в силе? – запыхавшись, спросила она, когда перед ней отворилась знакомая дверь. – Мы увидимся?
– Да, он ждет. – Маша впустила гостью и, прежде чем запереть дверь, высунулась наружу и оглядела двор. От внимания Александры это не укрылось.
– Вы ждете еще кого-то? – спросила она, разматывая мокрый шарф. Этим утром в воздухе висела мелкая морось, от тающего снега поднимался туман.
– Нет, – кратко ответила девушка и направилась к лестнице. – Я должна вас предупредить, Генрих чувствует себя очень нехорошо. Хуже, чем обычно. Нервничает, сам не свой.
– Как мне к нему обращаться? – осведомилась Александра, следуя за сиделкой. – Просто по имени, как вы?
– У них же нет отчества, у англичан, – заметила та через плечо. – Не могу же я обращаться к нему «мистер Магр», как в кино. Он сам просил называть его просто по имени. Ну, вот.
Они остановились на маленькой площадке перед дверью. Александра слышала, как бьется ее собственное сердце – частые удары отзывались в ушных раковинах. Маша нажала дверную ручку:
– Входите.
Сама она осталась снаружи, на площадке, словно на страже. Стоило Александре переступить порог, дверь за ней аккуратно прикрыли.
В первую секунду ей показалось, что в комнате никого нет. Два подслеповатых окна источали мутный серый свет, ничего не освещавший. Мезонин тонул в сумерках, зыбких и прохладных. Здесь пахло так, как пахнет в нежилых помещениях. Человек всегда оставляет за собой шлейф запахов – еды, напитков, лекарств, собственного тела… Воздух этой комнаты слегка отдавал плесенью, и только.
Привыкая к скудному освещению, Александра постепенно различила картины на стенах, узкую кровать с разобранной постелью, кресло возле правого окна. В кресле, казалось, лежала куча тряпья. Художница сделала шаг:
– Добрый день! Я – Александра Корзухина. Я просила вас о встрече.
Тряпье чуть шевельнулось. Александра подошла поближе и собиралась было встать рядом с креслом так, чтобы видеть хозяина комнаты, но была остановлена резким окриком:
– Не подходите! Сядьте на стул! Там, у кровати!
Обескураженная, она обернулась и обнаружила стул в изголовье кровати. Вернувшись, Александра присела. Теперь она различала над высокой спинкой кресла затылок обитателя мезонина. В рассеянном свете, сочившемся из окна, был виден легкий седой пушок на макушке.
